к любому развитию событий, но ему жалко, безумно жалко, что и тренера его ввязывают, чёрт знает, во что… Вдруг всё это окончится скверно, жутким скверным анекдотом, который и вспоминать-то противно будет…

Из-за двери раздался громкий голос на повышенных резких тонах Рудольфа, а потом он и сам высунул голову и приказал кому-то из своих охранников-головорезов:

– Двое ко мне, проводите известного, так сказать, тренера прочь отсюда, что им не воняло, – под руки и под фанфары.

А вот, что не хотел вспоминать Игорю ни в коем случае, как он ни старался растворить это в своей памяти, так это лицо любимого тренера Фёдора Ивановича, какое-то безжизненное, бесстрастное, стёрто-застывшее, но какое-то презрительное, мол, во что я ввязался под старость лет в игре клоунов и клоунесс. Он шёл, тяжело ступая, как будто ему подвесили к каждой ноге по тяжёлой гире, а его под руки с двух сторон поддерживали, чтобы тот не грохнулся, крепко за руки двое охранников с высокомерными породистыми физиономиями.

Они встретились глазами – учитель и ученик. Игорь выдержал его взгляд, не отвёл в тихом ужасе, хотя ему так хотелось отвернуться или опустить очи долу, но из последних физических и душевных сил сдержался, не отвёл глаз. Охранники провели тренера мимо до кожаного дивана. Наверно, тренер попросил их усадить его на диванчик поблизости, что они с радостью сделали, лишь бы побыстрей отвалиться от него.

Фёдор Иванович долго сидел один отрешённо, как будто в прострации. Потом, постепенно приходя в себя, махнул рукой Игорю – подойди… Игорь подошёл, зная, что не услышит ничего хорошего, так оно и вышло.

– Всё одним махом Рудольф выложил: эскортница Маша кинула его на бабки, как последняя «прости господи».

– Сумму назвал?

Тренер покачал головой и как-то грустно, покачав головой, тихо посоветовал:

– Сам выясняй у неё, она знает… – и сокрушённо покачал головой. – Кошка знает, чьё мясо съела и сколько скушала симпатичная кошечка окатившаяся…

– Не надо так со мной говорить…

– Ничего, извини… Не ожидал от неё ничего подобного… Когда кидают на большие бабки… Но не парься… Долг Маши придётся отдавать нам, будем отдавать постепенно

– Как?.. Что сначала – шоу или чемпионат?

– Сначала первенство Европы… Во время его проведения Рудольф вышлет свой вердикт – бокс с более тяжёлыми соперниками или бои с бойцами смешанных единоборств… по правилам ММА… правила будем согласовывать… но и вес соперников и правила боя с ними мы уже оговаривать не имеем права…

– Понятно, у вас тоже вырвали признания устных соглашений, которые нельзя менять – под честное слово…

– Под честное слово тренера, Игорёк, едешь на чемпионат Европы, – промолвил, сокрушённо покачивая головой, Фёдор Иванович, – а там, как карта ляжет, но будем сражаться и долги отдавать вместе… Но, помни, что Рудольф – известный гадёныш, ему палец в рот не клади, откусит, инициатива у него с выбором регламента боёв… Бокс с тяжами или схватки с тяжами ММА… Но не будем отчаиваться, будем сражаться, тебя не брошу…

– Спасибо, тренер…Но как удалось вам сначала Европу пробить, а потом шоу?

– Припугнул Рудольфа нашими доморощенными бандитами… смотрящий по городу – мой друг и друг твоего отца, к тому же ценитель классного бокса и большой поклонник твоего боксёрского дара, таланта нокаутёра с обеих рук…

– Это ваша заслуга…

– Наша с тобой заслуга, Игорёк… Но Маше не говори, что я знаю о ней то, что мне не надо знать совсем… Узнает, что я знаю, и может молоко у ней вдруг пропасть, как когда-то у моей первой нервной, шибко ревнивой, и не без основания, жены…

– Спасибо, тренер… Спасибо, Фёдор Иванович, что верите в меня, постараюсь не подвести вас…

Глава 23

Проводив тренера на поезд Энск и пообещав, что завтра будет уже дома и готовым к тренировкам, Игорь поспешил к матери и отцу Марии… Шептал как заклинание:

– Между двух Фёдоров Ивановичей заметалась моя карта банкомёта, карта судьбы… Кому-то всё равно надо говорить… Кто окажется дома первым, тому и поведаю сразу обо всём, с открытым сердцем – нечего тянуть резину…

Ему с букетом цветов для матери открыла дверь сама Вера Алексеевна и удивилась его приезду. Принимая цветы без всякой особой благодарности, пробурчала:

– Ты?.. Чего прискакал, когда надо быть подле Маши… Ей тяжелей без опыта, чем мне бывалой роженице…

Он невольно подумал о том, что взгляд с высокой колокольни своего женского опыта как-то ого охладил и ввёл в ступор. Они и поцеловались с матерью, как-то холодновато, не искренне. Промолвил, качая головой:

– Ты не рада мне? Мне кажется, что на меня сердита, как будто я в чём-то виноват… – Он усмехнулся с немного неестественной улыбкой. – Только неясно в каком времени сердишься, то ли в настоящем, то ли уже в скором ближайшем будущем…

– Представь, сердита на тебя неизвестно за что, потому что мне волнение Маши предаётся…

– Как это, за что?..

– Тревожно мне и за тебя, сынок, и за падчерицу… Не случайно же Маша не хочет обременять себя узами брачного союза… Видишь, дело довели до рождения детишек-двойняшек, а Маша чего-то не спешит выходить за тебя замуж… Я её несколько раз пыталась на откровенный разговор вызвать на эту скользкую тему, так она уходит от разговора, машет рукой, потом определимся… А время идёт… И оно работает, поверь моему опыту, против тебя…

– Можно подумать, на неё работает время, если она не торопится замуж выходить…

– Этого не объяснишь, сынок, но меня тревожит твоё холостое положение… Вроде бы гражданский брак у тебя по инициативе красивой невесты, вроде она тебя любит, ты её любишь, но как-то всё у вас зыбко, хрупко… Чего-то она боится и не договаривает, и ты мучишься чем-то…

– Фёдор Иванович в школе, на занятиях?

– Где же ему быть…

– Детишки спят, как я полагаю

– Правильно, сынок, полагаешь… Только что покормила двойняшек, вот и спят без задних ног…

– Тогда всё отлично, успеем наговориться… Поставь чайку, а то в горле пересохло, невмоготу… Надо расставить некоторые точки над «и», чтобы дальше не наступать на грабли и не питать лишних иллюзий…

– Мудрёно говоришь, но и мудрёные слова и понятия можно упростить, – сказала, наморщив свой высокий красивый лоб, Вера Алексеевна, и пошла на кухню ставить чайник.

Пили чай с пряниками и долго не начинали разговора по душам, откровенного разговора. Наконец, не выдержав томительного молчания, первым заговорил Игорь:

– Попробую объяснить одну ситуацию, о которой не знает Мария и о которой ты, мама, не знаешь и не