прошлым, но обретшим новый язык, новый ритм, новые скорости. И зовет вперед. Поэтому для него «предпочтительнее утопия. Образ будущего. Позитив…» («Кого клевал Оруэлл?»). Особый стиль, язык, чувствительность к времени, к его скорости – всё это вслед за Маяковским проговаривает и Сергей.

Шаргунов часто повторяет призыв к «новому реализму». Эпитет «новый», конечно же, не указание на то, что грядет нечто, совершенно ранее невиданное. «Новый реализм» – не что-то преходящее, не группа или течение, не формула, а постоянно обновляющийся процесс отечественной культурной традиции. Через него мир – и литература в частности – делает заявку на свое преображение, изменение.

Именно в начале нового века было особенно сильно вожделение о новом, измененном, исправленном мире, пришедшем на смену пустыне девяностых. О новом человеке, который бы заменил блуждающего, крайне индивидуализированного субъекта с лозунгом «человек человеку волк». О новом реализме, который должен сменить искусственную пластмассовую литературу, выродившуюся в глум, пародию. Этот запрос на новое силен и сейчас. На преображение погрузившейся было в сон реальности, на поиск целеполагания, что подменяют иллюзией модернизации. Пути преображения реальности была посвящена и шаргуновская повесть «Ура!», которая звучит, как музыка революции.

В связи с этим можно вспомнить «Манифест футуризма», в котором Филиппо Маринетти постулировал: «До сих пор литература восхваляла задумчивую неподвижность, экстаз и сон. Мы намерены воспеть агрессивное действие, лихорадочную бессонницу, бег гонщика, смертельный прыжок, удар кулаком и пощечину».

Симфония нового была гимном объявленной после 1917 года новой эры, пришедшей на смену мира старого. Когда была основной не только оппозиция прошлого-настоящего и будущего, но и противопоставление ветхого и нового человека. Обо всем этом говорил Владимир Маяковский, которого с полным основанием можно отнести к «новым реалистам» в современном их понимании.

В своем «Втором приказе по армии искусств» Маяковский просит: «Дайте новое искусство», способное «выволочь республику из грязи». Этого «нового искусства» в противоположность трясине «мелехлюндии» и «розовым кустам» требовало и наше время, когда заговорили о «новом реализме» в литературе, о необходимости прочесть на «чешуе жестяной рыбы» «зовы новых губ». Всё это можно увидеть и в ставшем уже классическим манифесте Шаргунова «Отрицание траура».

Вполне в духе «нового реализма» читается и квинтэссенция поэта: «Ненавижу всяческую мертвечину! / Обожаю всяческую жизнь!» Именно этот лозунг подхватило новое поколение литераторов, пришедших в литературу в начале нового века. Заявившее, что не имеет ничего общего с той когортой имитаторов, которые денно и нощно «жгли сердца неповинных людей глаголами», пока совсем чуть не отвратили людей от литературы.

Реализм Маяковского отличает устремленность в «завтрашний мир». В поэтическом «Письме Алексею Максимовичу Горькому» он пишет: «И мы реалисты, но не на подножном корму, не с мордой, упершейся вниз, – мы в новом, грядущем быту, помноженном на электричество и коммунизм». Принято считать, что реализм – это зависимость от эмпирии, но при этом забывается, что главное в нем – вектор преображения окружающей действительности, ее омоложения. Об этом и говорил поэт.

«Мы переменим жизни лик» – это один из лозунгов «нового реализма», который озвучил Маяковский. Это призыв к изменению пустотного, надломленного лика общества девяностых, общества безвременья, а с ним и всего обывательского, мещанского мира.

Жизненно важно для нас звучит призыв Маяковского «рваться в завтра, вперед», ведь мы крайне плохо понимаем настоящее или воспринимаем его как сплошную пустыню. О будущем же вообще ничего не знаем, не хотим знать, боимся его, для нас его будто нет. Тот же Маяковский отлично понимал, что «будущее не придет само, если не примем мер». Будущее надо «выволакивать», иначе будет только пыль и моль.

Пока же создается ощущение, что время остановилось. Мы будто застыли, находимся в дреме. Нет цели – нет и развития, движения. Мы идем с повернутой назад головой, наше общество обращено в прошлое. У города, у которого «нету “сегодня”, а только – “завтра” и “вчера”», рядом будет всегда находиться «гриб, черная дыра, преисподняя» (стихотворение «Екатеринбург – Свердловск»), в которую он рискует свалиться. И рано или поздно это произойдет.

Сейчас нам остро нужен голос «нового реализма», который бросил бы обществу: «А вы могли бы?» Встряхнул его от спячки. Запустил время вперед. Нужен голос, призвавший к преодолению застоя: «Довольно сонной, расслабленной праздности! Довольно козырянья в тысячи рук! Республика искусства в смертельной опасности – в опасности краска, слово, звук». Нужен призыв к новому.

Нужен стих – обращение к широким массам, а не к локальной аудитории в сотню друзей и поклонников: «Понимает ведущий класс / и искусство не хуже нас. / Культуру высокую в массы двигай!» Этот императив сейчас подменяется отчуждением масс от высокой культуры, которая им якобы совершенно не нужна и к которой они не готовы. Эта последовательная отстраненность ведет к тому, что «разговорчики» у литераторов «заменяют знание масс». Тот же Сергей Шаргунов напомнил, что «искусство действительно принадлежит народу» и сам «народ не утрачивает ярких стихийных талантов и сил».

Обществу нужен дух новизны, оно должно быть переориентировано на новое, а эпитет «новый» должен возглавить первые строчки нашего словаря.

О необходимости нового, обращения к новой реальности регулярно пишет и Эдуард Лимонов. Он тоже «новый реалист», ненавидящий всяческую мертвечину. Он не просто держит руку на пульсе общества, но практически впаян в этот пульс. Например, в одном из своих ЖЖ-постов Лимонов рассуждает о том, что «Россия живет скучно. Мы могли бы жить много веселее». Писатель-политик приводит примеры того, что развеселило бы, встряхнуло нашу жизнь: «Отъезжают в Южную Сибирь, в Забайкалье добровольцы закладывать новую столицу России. Опять цветы, аплодисменты, оркестры, красные флаги, потому что красные самые красивые. Все оживлены, возбуждены, потому что новая эра пришла. А мы живем скучно».

Новая эра – это то, что нам необходимо. Это то, о чем мы совершенно забыли, практически удалив из нашей жизни эпитет «новый». Но без него не будет ничего. Ни литературы, ни человека, ни настоящего деятельного общества, а только гнусавый храп да ряска тоски и зевоты. И здесь придется сокрушаться вслед за поэтом: «О, до чего же всего у нас много, / И до чего же ж мало умеют!»

Мы не должны забывать о «новом реализме». Без него мы превратимся в обыкновенных литературных мещан, которых по большому счету необходимо гнать за сто первый километр от литературы. «Новый реализм» – это всегда пульс живой жизни. Снимем руку с этого пульса, и вновь станут почковаться «мелехлюндии» и разрастаться пустыня.

Манифест Шаргунова «Отрицание траура» Шаргунова появился не из ниоткуда и не на пустом месте. Его появление предваряли высказывания Сергея в рубрике «Свежая кровь», которая выходила в рамках приложения к «Независимой газете» «Экслибрис НГ».