— Зачем? Ты же сказал мне, что раскрыл все тайны.

— Открытие истины еще не означает торжества справедливости.

Кир изучающе глядел на Марка. Решал — стоит ли рисковать.

— Великий князь подписал указ об уничтожении городов. Это последний шанс увидеть главное чудо Китежа! — упрашивал Корвин.

— Ну что ж, поглядим на главное чудо, — уступил Кир.

В коридоре послышались шаги, следом — звяканье металла.

«Неужели завтрак? — удивился Друз. — Право же, из-за разницы в планетарных сутках голова идет кругом…»

Дверь в камеру без предупреждения распахнулась, вошли трое: два здоровяка-охранника и субтильный человек в зеленом балахоне и медицинском прозрачном колпаке. Друз вскочил с кровати, мгновенно ощутив липкий противный запашок страха.

— В чем дело?

— Я — врач. Вам необходимо пройти медосмотр, — послышался из-под колпака глухой надтреснутый голос.

— Никакого медосмотра, — заявил Друз. — Я отказываюсь. Пригласите моего адвоката. На худший случай, можете его осмотреть.

— Таковы правила, — бубнил человек в колпаке, стараясь при этом не смотреть на арестованного. — Мы должны знать… здоровы ли…

— Здоров ли? А что, если не здоров, вы меня не убьете? — съязвил Друз.

Руки медика тем временем ловко распаковывали автоматические шприцы, одни пустые, другие наполненные голубоватой жидкостью.

— Мне плевать на ваши правила, — заявил Друз. — Спустите мои таблетки в латрины.

Один из парней попытался ухватить его за руку, но поймал пустоту. Колченогий стул неожиданно боднул охранника в бок, потом парень почему-то очутился на полу, и ножка стула треснула его по ребрам. Второй выхватил парализатор. Но рука с оружием подскочила вверх, а сам он впечатался всем корпусом в стену и медленно стал по стене стекать. Друз опрокинул все пузырьки и составы, принесенные медиком, но до самого эскулапа добраться не успел. Взвыла сирена тревоги. Еще двое ворвались в камеру. Один принялся с ходу стрелять, луч парализатора угодил арестанту в грудь. Лациец всхлипнул, сделал шаг и повалился на лежащего на полу охранника. Арестанта ухватили за руки. Сознания Друз не потерял, но не мог пошевелить ни ногой, ни рукой. Лишь судороги сводили тело.

— Держите его! — приказал медик. — Я должен взять кровь… Крепче!

— Он еще дергается, волчара! — прохрипел охранник.

— Ну, вот и все… Можете отпускать, — удовлетворенно проговорил медик.

— Что с ним делать?

— Пусть валяется, — брезгливо буркнул врач. — На холодном полу быстрее придет в себя.

Охранники увели своих менее удачливых собратьев. Хлопнула дверь.

Друз лежал неподвижно. Он не знал, может уже двигаться, или нет.

«Кровь взяли, чтобы сохранить генетический код после того, как меня казнят», — он догадался об этом почти сразу.

Но как же так! Ведь суда еще не было! Или… Его казнят без суда? Мысль, что его казнят без приговора, подействовала сильнее, чем разряд парализатора. С самого начала было ясно, что суд творят скорый и неправый, но все же это выглядело подобием суда и видимостью закона. Мишура. Как-то понятная римскому разуму. Но вот так, в подвале, тайком… В этом было что-то поистине чудовищное.

Друз наконец поднялся, лег на кровать и свернулся клубком. Еще час назад он не сомневался, что суд состоится и ему дадут последнее слово. В зал непременно явятся лацийцы — его дядя, Лери, Корвин, трибун Флакк. Друз скажет последнее слово… он уже приготовил речь, выучил ее наизусть… И вдруг — ничего. Его закопали живьем. Он больше не увидит Лери… Не сможет сказать ей, что он… Друз почувствовал, как к горлу подкатывает комок.

«Держись, Друз, держись… Пока человек жив, он должен надеяться».

До озерного города они добирались в обычной лодке. Кир греб. Марк перевесился через борт и смотрел. Воды Светлояра обычно прозрачны. Так прозрачны, что на стометровой глубине можно разглядеть камни на дне и рыб, стайками резвящихся в придонных водах. Но сегодня дно было затянуто синей пеленой. Вода блестела тусклым стеклом — ни морщинки. В ней все отражалось — облака, птицы, спешащие по невидимым трассам флайеры.

— Хороший день, — сказал Кир. — Осенью нередки штормы на Светлояре. А тут полный штиль.

Марк перегнулся через борт, опустил руку в воду. Вода была еще теплой.

— Не налегай на борт, — проворчал Кир, — а то вмиг опрокинем нашу утайку.

— Утайку? — переспросил юноша.

— Ну да… Никогда не слышал прежде? Эта лодка не видна на стационарных камерах слежения. Деревянная потому как. Ни одной железяки.

Утайка! Вот как удрал убийца из усадьбы — по реке на лодке. Жандармы и сам Корвин искали флайер. Идиоты! Ну он-то местных особенностей не знал. А жандармы…

«Ты сам, парень, знал, что рядом с усадьбой протекает река, — напомнил голос предков. — Оставь дурацкую привычку валить на других».

Да, теперь все сходится, убийца ускользнул по реке, очутился в озере и, возможно, укрылся в одном из озерных городов.

— Кир, ты ответишь на мои вопросы? — спросил Марк, ровнее усаживаясь в лодке.

Старец греб, как машина. Весла погружались в воду без единого всплеска, будто это не вода была, а твердь…

Вода и твердь…

— Твое дело — спрашивать, — кратко отозвался старец. — А получишь ответ или нет — то неведомо.

— Почему вы скрываете информацию об озерных городах?

— Мы не скрываем. Мы говорим. Кричим. Я кричу много лет. С лишком. Но меня никто не слышит. Все затыкают уши. Даже ты меня сейчас не слышишь. Ты глух, потому что думаешь о своем. Хотя уверен в обратном.

— Информации нет и в галанете! — напомнил Корвин.

— Вы помешались на галанете и не слышите человеческие голоса. Но сам галанет глух и слеп. Он нас не слышит, потому что люди тверди не хотят нас слышать. Избравшие твердый путь не говорят об озерниках.

— А весь мир Звездного экспресса?

— Какое дело иным мирам до озера Светлояр и его городов?

Корвин должен был признать, что в словах старика есть определенная логика.

— Почему из озерных городов никто не уходит?

— Им тяжко жить наверху. Земля слишком сильно притягивает. Воздух давит. Годы под водой меняют всех и навсегда. Люди привыкают к тишине, к прозрачному и призрачному миру. К замкнутости. Говорить становится трудно. Слышать других — еще труднее. Губы немеют, глаза закрываются. Мир под водой — это мир безмолвия. Озерники учатся молчать. Шум после тишины невыносим.

— Но и остальной мир их не слышит, — прошептал Марк.

— Да, твердь лишила их права говорить.