препятствие для естественного развития народа, тогда пусть искусственно прерванная актом насилия эволюция вновь откроет для себя свободу естественного развития. Но не существует состояния перманентной революции или даже благословенного развития через периодически возвращающиеся мятежи»[600]. И в последующие месяцы Гитлер иногда подчеркивал, что борьба за власть в государстве закончена[601] и национал-социалистическая революция завершена как «революционный процесс борьбы за власть», поскольку как революция она «без остатка выполнила то, что от нее мечтали получить. <…> В немецком народе революции всегда были редкостью. Нервная эпоха XIX столетия у нас окончательно завершилась. В следующую тысячу лет в Германии больше не будет никаких революций!»[602]

Подобные высказывания должны были, конечно, послужить успокоению консервативных кругов, рейхсвера и широких слоев общественности, у которых Гитлер хотел создать впечатление, что дальнейших нарушений общественной жизни не надо опасаться и в будущем все будет происходить в упорядоченных рамках.

Однако 9 ноября 1934 г. Гитлер заявил, обращаясь к товарищам по партии, что «в Германии есть еще «много-много противников нашего движения» и даже последних надо подчинить «нашей воле». Поэтому «миссия партии… сегодня не заканчивается, а только начинается!»[603] Еще за неделю до этого, 1 ноября 1934 г., Гитлер однозначно намекнул рейхсштаттгальтерам в отношении их функции контроля в качестве гауляйтеров: среди чиновников имеются еще «десятки тысяч» политических противников[604]. 21 мая 1935 г. Гитлер подчеркнул, что «когда-то начал национал-социалистическую революцию созданием движения и с тех пор вел ее как акцию»; он знает, однако, что «все мы увидим лишь самое начало этого великого преобразующего движения»[605]. На собрании 100 000 политических руководителей на имперском партсъезде того же года он сказал: «Завершена ли теперь эта борьба? Захват власти — это процесс, который никогда, никогда не заканчивается, т. е., если где-то, тогда тут действует принцип: то, что ты унаследовал, приобретай это постоянно вновь, чтобы им владеть! Так борьба продолжается, и мы вступаем в период второй великой задачи продолжающегося воспитания нашего народа и контроля за нашим народом»[606]. Хотя еще в 1933 и 1934 гг. он неоднократно провозглашал, что нацистская революция окончательно завершена, в заключительной речи на имперском партсъезде 1935 г. он заявил: «Однако мы и сегодня еще находимся в процессе ликвидации революции, это значит, национал-социалистической революции, это значит, что взятие власти должно постепенно найти свое завершение в принятии руководства». Поскольку ферменты старого государства не могут быть преодолены и устранены сразу, во многих местах возникает необходимость тщательного контроля за развитием, которое еще не «обеспечено без остатка как национал-социалистическое». Поэтому может случиться, что партия окажется вынужденной вмешаться напоминанием и, «при необходимости, корректировкой» там, где ход государственного руководства противоречит национал-социалистическим принципам[607].

И в более поздние годы Гитлер говорил еще о необходимости завершения революции. В беседе с итальянским министром юстиции Гранди 25 ноября 1940 г. он заявил, что «нас ждут социальные, культурные, экономические и, не в последнюю очередь, юридические работы, которые нелегко провести. Задачей товарища Франка является проведение революции и в этой области без потрясения основ государства»[608].

В противоположность своим высказываниям о том, что он отрицает идею «перманентной революции», в январе 1942 г. он отстаивал именно эту идею: «Я предполагаю, что Национал-социалистическая партия однажды выстроит прочный общественный порядок, займет государственные посты и будет управлять богатством. Надеюсь, что тогда опять появится человек и организует новый союз»[609]. Это высказывание находится, конечно, в явном противоречии с обычными замечаниями, что в Германии в ближайшие 1000 лет не будет никаких революций. Гитлер, в сущности, прекрасно знал, о чем говорит, когда 24 октября 1941 г. сказал: «Нет ни одного существа, ни одной субстанции, ни одного человеческого института, которые однажды не состарятся. Но каждый институт должен верить, что он вечен, если не хочет отказаться от себя самого. Самая прочная сталь устает. Все элементы разлагаются, и так же, как однажды не станет Земли, так же однажды погибнут все институты. Эти явления движутся волнообразно, не прямым путем, а то вверх, то вниз»[610]. Гитлер находился в противоречии с самим собой: как представитель государства, с одной стороны, он должен был верить, что Третий рейх «вечен», а с некоторой долей беспристрастности понимать, что это государство однажды удалится от своих идеалов и закостенеет[611].

Он полагал, что сможет задержать этот процесс продолжением революции. В секретной речи в мае 1944 г. Гитлер сказал: «Мы не в конце революции, а, так сказать, только в первом году этой революции. Если бы я захотел говорить об этом подробно, это длилось бы „вечность“. Это невозможно»[612].

Представление Гитлера о революции, которое можно понять лишь с учетом его социал-дарвинистской философии «вечной борьбы», существенно отличалось от понятия революции «консервативно-революционных» идеологов. Так, Эдгар Юнг, сам одна из жертв 30 июня 1934 г., прямо высказывался еще в своей вышедшей в 1927 г. книге «Господство неполноценных» против идеи «вечной революции»[613], хотя анализ понятия революции у Юнга в некоторых отношениях демонстрирует сходство с понятием революции у Гитлера[614]. «Превалирование консервативной идеи над революционной»[615], которое обнаруживается у Юнга, характерно и для Мёллера ван ден Брука, одного из основных представителей консервативно-революционной идеологии. Мёллер считал себя в первую очередь хранителем «истинного» консерватизма, а не революционером. Консерватизм, писал Мёллер в своем главном труде «Третий рейх», в конечном итоге превосходит революционное. О сопротивление «консервативных сил… которые всегда были и всегда будут», разобьется «любая революция». Поэтому «у революции… никогда не будет тенденции оставаться революционной. Революция всегда имеет тенденцию становиться консервативной»[616]. Есть сведения и о похоже звучащем высказывании Гитлера. Согласно им, он заявил 18 марта 1941 г. в разговоре с Геббельсом: «Если способные больше не могут попасть наверх, то раньше или позже будет революция. Но и революция должна быть творческой и постепенно перетечь в консервативное. Восстановление авторитета должно быть последней целью любой революции. Иначе она в конце превратится в хаос»[617].

Что Гитлер и Мёллер такими формулировками хотели выразить противоположное, станет ясно, если внимательнее проанализировать, что оба понимают под «консервативным» поворотом революции. Мёллер подчеркивал, что революционер, если он впервые несет ответственность, очень скоро оказывается вынужден «как-то приспосабливать свои заранее сформулированные идеи обновления, вместо того чтобы их радикально реализовывать, даже если это отдает компромиссом. Поэтому он отказывается нести революцию дальше и скорее старается ее погасить. Революционный человек становится в конце концов человеком оппортунистическим»[618]. Для Гитлера, однако, как мы показали, речь шла совсем не о том, чтобы «гасить» революцию, а о том,