его кончины вновь может стать актуальным вопрос реставрации монархии. Гитлер знал, что может решить вопрос наследования поста президента Германии в нужном ему ключе лишь при поддержке рейхсвера, и поэтому вовсе не был готов рисковать конфликтом с ним. Эта конфликтная ситуация осложнялась тем, что в интерпретации — правда, прежде всего задним числом в литературе — преувеличивались «социалистические» и «революционные» лозунги Рема и спор по вопросу о монополии на оружие и компетенций по обороне страны упрощался до конфликта между «революционным» Ремом и «реакционером» Гитлером.

Рем, конечно же, стилизовал себя под «революционера» и для обоснования своих претензий использовал «социалистические» лозунги. Правда и то, что в результате подавления «путча» так называемое «левое» крыло НСДАП, например НСБО (национал-социалистическая организация производственных ячеек), было окончательно нейтрализовано. Однако Гитлер одновременно нанес удар и по консервативным силам вокруг Папена. Так, например, 30 июня были расстреляны Эдгар Юнг, типичный представитель германского консерватизма, а также Герберт Бозе, хотя они, конечно, не имели никакого отношения к предполагаемому «путчу». Сначала казалось, что победителем из конфликта вышел рейхсвер. Но с нейтрализацией СА начался неудержимый подъем СС, в котором Гитлер видел новый революционный авангард. Конфликт между Гитлером и Ремом был спором не между реакцией и революцией, а скорее между представителями разных революционных моделей. Историк Г. Мау, вероятно, наиболее ясно описал суть конфликта как спор между «революционером старого стиля» (Рем) и представителем «современной революции» (Гитлер).

Рем, аргументировал Мау, был революционером старого стиля. Национал-социалистическую революцию он вряд ли представлял себе иначе, чем революции, которые он знал из книг по истории: как процесс, который после по возможности быстрого преодоления этапа применения насилия, с штурмующим баррикады авангардом и неизбежным кровопролитием, свергает старый порядок и ставит на его место новый. Гитлер же был «хитрее, тоньше, современнее, чем старомодно прямолинейный „туповатый“ Рем. Как бы из-под полы ему достались методы холодной революции: мнимая легальность, латентный террор, растворение революции на аккуратно дозируемые отдельные акты, значение которых становится ясно лишь в их взаимосвязи, умение перехитрить и введение в заблуждение не только противников, но и единомышленников. И у него, вероятно, уже было чутье на то, что современные революции больше не штурмуют баррикады, а организуются как медленные процессы разложения, которые ведут к более глубоким изменениям, чем революции когда-либо прежде, поскольку затрагивают не только институты, но человеческую субстанцию»[566]. Поэтому было бы упрощением рассматривать Рема как представителя нацистской революции либо ее продолжения, а Гитлера как человека, который замышлял ее притормозить и даже закончить. Это соответствует истине лишь если абсолютизировать «традиционное» представление о революции Рема и сверять с ним Гитлера.

Исход конфликта между Гитлером и Ремом известен. 30 июня 1934 г. начались убийства, продолжавшиеся три дня. Кроме Рема и большей части вождей СА, был убит ряд других неугодных лиц, которые не имели никакого отношения к этой истории. Повод: Рем и СА планировали путч с целью убийства Гитлера. Действия Гитлера против Рема, несомненно, повысили авторитет Гитлера в глазах общественности. Явно быстрые и решительные действия усилили его имидж сильного и решительного вождя[567]. Сам Гитлер постоянно подчеркивал «молниеносность своих действий»[568]. Гинденбург приветствовал в телеграмме рейхсканцлеру его «решительные действия», Бломберг подчеркнул в приказе по войскам «солдатскую решительность»[569] Гитлера и поблагодарил его на заседании рейхскабинета 3 июля за «решительные и мужественные действия»[570]. Не только Геббельс восхищался в своем выступлении по радио 10 июля «молниеносностью» акции[571], но и сам Гитлер в речи в рейхстаге 13 июля 1934 г. говорил о необходимости действовать «молниеносно»[572]. С другой стороны, он все же признал, что в прошедшие месяцы «постоянно медлил принимать последнее решение»[573]. И действительно: стереотипные заверения в «молниеносном» реагировании и «решительных действиях» должны были всего лишь скрыть тот факт, что Гитлер месяцами медлил и был неспособен принять решение в конфликте между СА Рема и рейхсвером. Гитлер стал на точку зрения, что «надо дать делу созреть»[574], или что надо «дать вещам выкипеть»[575], хотя конфликт уже опасно разрастался. То, что он наконец все же начал действовать, было связано не с его собственной «решительностью», а скорее с тем фактом, что другие, особенно Гиммлер и Геринг, поставили его перед совершившимся фактом и с помощью сфальсифицированных сообщений о предполагаемых планах СА по путчу заставили действовать. Гизевиус пишет в своей биографии Гитлера: «…чтобы колеблющийся фюрер, как уже часто бывало, в последний момент не передумал, они грубо толкают его в авантюру. <…> Они [Гиммлер и Геринг. — Р. Ц.] забрасывают его такой массой фальшивок, что он вообще не может ничего проверить и вынужден спасаться бегством вперед: недолго думая, они запускают бунтующие формирования берлинских и мюнхенских СА выдвигаться для путча против священной персоны фюрера»[576]. Мазер пишет: Гитлер «медлил, ждал, откладывал реализацию своих намерений буквально до последнего часа и до самих действий неясно представлял себе самые существенные детали, когда события уже нельзя было остановить»[577].

Причины этой неспособности принять решение вытекают — как и во время попытки его путча 8–9 ноября 1923 г. — из оживления тех противоречивых импульсов в структуре личности Гитлера, которые Райх описывал словами «мятеж против авторитета с одновременным признанием и подчинением»[578]. В «деле Рема» «революционная» претензия Рема соответствовала «бунтарской», революционной тенденции Гитлера, в то время как рейхсвер для него, несомненно, по-прежнему в силу всего его жизненного опыта играл роль уважаемого и внушающего страх авторитета. Мир мыслей Гитлера решающим образом сформировался временем солдатской службы и событиями войны. Сюда относится и то, что Гитлер «в любой ситуации признавал авторитет офицера», а генералы были для него «особо уважаемыми персонами»[579]. Правда, отношение Гитлера к генералам изменилось в течение более позднего жизненного периода, особенно после похода во Францию и во время военных действий в России, но до последних военных лет его «робость» в отношении генералов сохранялась[580].

Не понимая эту противоречивость в мыслях и чувствах Гитлера, мы не можем объяснить и противоречивость его высказываний и действий в недели и месяцы перед 30 июня 1934 г.

10 марта 1933 г. из-за бесчинств СА Гитлер обратился с воззванием к партии, СА и СС: «С сегодняшнего дня по всей Германии национальное правительство осуществляет исполнительную власть. Тем самым дальнейшая реализация национального восстания становится руководимой сверху и планомерной. Приставания к отдельным лицам, препятствование движению автотранспорта и нарушения деловой жизни должны быть принципиально прекращены»[581]. С другой стороны, на следующий день в письме Папену он