поляков. Причем именно за головы. За отрезанную голову высокородного шляхтича эти каты, с поистине немецкой аккуратностью, отсчитывали кровавые гроши. Мятежники же приводили несчастных в Тарнув, где на пороге австрийской администрации обезглавливали свои жертвы и предъявляли германцам головы мужчин, женщин и детей, с которых еще капала кровь. Кровь тогда была везде – по улицам Тарнува она текла ручьями, а многие галицийские местечки и хутора были похожи на бойни.

В числе убитых шляхтичей были и мои родственники по линии матери. Озверевшее быдло убивало поляков самыми изощренными способами. Обычное отсечение головы считалось легкой смертью. Почувствовавшие вкус крови хамы распиливали пилами или расчленяли топорами попавшихся им в руки господ, пытали, посыпали раны солью… заживо сдирали кожу. Они заставляли родителей перед смертью смотреть на мучительную гибель своих детей. У моего родственника они зверски убили родителей и всей деревней изнасиловали красавицу жену – после чего ее тоже порешили.

А главарь мятежников Якуб Шеля вместо веревочной петли на шею после окончания этой резни получил от австрийцев щедрую награду – медаль «За заслуги перед Австрийской империей» и 30 моргов[96] земли.

Я посмотрел на своих собеседников:

– Ну что ж, согласен. Вот только мне нужны будут деньги, и немаленькие. Как на расходы, так и на подкуп, да и мое вознаграждение тоже стоит заранее обговорить.

Как я и ожидал, начался торг, причем главным с их стороны был однорукий. В результате мы пришли к весьма неплохим цифрам – причем по чуть заметной иронии в глазах Каттлея, все это время молчавшего, стало ясно, что и он раскусил мою хитрость. Причем, если мне удастся устранить не только австрийского императора, но и его братца, я получу в полтора раза больше. Я сумел договориться о задатке в размере половины суммы.

– Вот только ни в коем случае не трогайте третьего брата, Карла-Людвига. Он нам подойдет, а его младший брат, во-первых, слишком молод – ему всего четырнадцать. А во-вторых, про него уже ходят разнообразные… слухи.

И по тому, как Пальмерстон переглянулся с одноруким, я понял, что мои предыдущие догадки были верны. Мне это было, конечно, противно, но я подумал, что дареному коню в зубы не смотрят, а те деньги, которые я уже получу в виде задатка и (завышенной) сметы на расходы, весьма неплохие.

Вот только есть у меня такое предчувствие, что, когда мавр сделает свое дело, мои теперешние собеседники могут решить, что мавр может уйти[97]. А то, что они якобы рассчитывают на мои услуги в сфере устранения русского императора, мне не верится – если покушение на Франца-Иосифа удастся, меня будут искать все кому не лень, и для Пальмерстона с одноруким будет выгоднее меня убить и найти себе другого исполнителя для главного москаля.

Именно поэтому решено – как только сделаю свое дело, я и уйду – точнее, уеду окольными путями в Америку. А деньги туда переправлю через Гамбург уже сейчас.

Можно, конечно, было бы плюнуть на все и уже сейчас отправиться за море-океан, но все-таки я шляхтич, и честь для меня не пустой звук. Тем более что к Францу-Иосифу у меня свой счетец имеется.

– Да, мистер Качкауски, – исковеркал мою фамилию однорукий. – Вам будет во всем помогать сэр Чарльз.

– Мне нужны будут кое-какие документы, – кивнул я, – и еще кое-что. А вот при планировании и исполнении задуманного я уж лучше сам все сделаю. В Ревеле я уже один раз положился на предложенную мне помощь, с известным результатом.

– Как скажете, пане Качковский, – впервые за весь вечер, если не считать «хау-ду-ю-ду», заговорил Каттлей, улыбнувшись одними губами. В отличие от Спенсера-Черчилля (да, вспомнил, такая у него фамилия), он не только запомнил мою фамилию, но и использовал правильную форму адреса по-польски. И мне это, если честно, не очень понравилось.

Историческая справка

Дитя Венского конгресса

Краковская республика (он же Вольный город Краков) была одновременно последним осколком бывшей польской государственности и компромиссом, на который пошли государства – победители Наполеона.

На Венском конгрессе, который подвел итог наполеоновских войск, территория Герцогства Варшавского подверглась радикальной вивисекции. Большая часть польских земель вошла в состав Российской империи под названием автономного Царства Польского со своим правительством и конституцией. Пруссия отхватила территории, прилегающие к Балтийскому морю, австрийцы же наложили лапу на Галицию. Но этого им показалось мало, и они высказали претензию на древнюю столицу Речи Посполитой – город Краков с его окрестностями.

Однако русский император Александр I решил сыграть в благодетеля поляков и одновременно досадить неоднократно его предававшему австрийскому канцлеру Меттерниху. Под занавес конгресса он сделал неожиданный ход, предложив дать Кракову статус «вольного города», находившегося под покровительством (а точнее протекторатом) трех держав-победительниц – России, Австрии и Пруссии. Англичане и французы, которые всячески разыгрывали роль верных друзей несчастной Польши, идею царя поддержали. Пруссаки же, которые к тому времени тоже успели изрядно возненавидеть австрийцев, выступили в поддержку этого предложения.

Как бы то ни было, под занавес Венского конгресса была принята конституция Краковской республики, согласно которой этот осколок Речи Посполитой управлялся сенатом и президентом, имел собственную полицию, но во внешней политике должен был согласовывать свои действия с находившимися в городе русским, австрийским и прусским представителями – резидентами. До 1830 года исполнительную власть в городе и прилегающих к нему территориях формально осуществлял Сенат, состоявший из двенадцати сенаторов, в состав которого входили представители Собрания представителей, Ягеллонского университета и государств-попечителей. Законодательная же власть теоретически принадлежала полудемократически избранному Собранию представителей, однако на все решения этой палаты могли накладывать вето резиденты государств-попечителей.

В 1831 году, после подавления в Царстве Польском антироссийского восстания, в Кракове укрылись революционеры, продолжавшие мечтать, что древняя столица польских королей станет ядром возрожденной Речи Посполитой. Вдобавок в 1833 году с территории «вольного и строго нейтрального города» в Царство Польское то и дело вторгались группы революционеров, пытавшихся разжечь новый мятеж. Отряды эти были разгромлены, но под впечатлением от их действий наместник Царства Польского фельдмаршал Иван Паскевич отправил царю докладную записку с программой ликвидации Краковской республики. Паскевич особо обратил внимание Николая I на то, что в заключительный период восстания в Краков хлынули толпы польских бунтарей. В Кракове скрывались Адам Чарторыйский и генерал Юзеф Хлопицкий, командовавший объединенными силами мятежников.

Русский император согласился с доводами Паскевича, и на основании предоставленной фельдмаршалом записки три «покровительствующие» державы подписали в 1833 году конвенцию, предусматривавшую возможность оккупации Кракова в случае, если поляки снова решат взяться за оружие. Более того, за спиной пруссаков Петербург и Вена достигли договоренности о постепенной ликвидации Краковской республики с передачей самого города Австрии, а большей части прилегающих территорий – России. Такая уступка, по мысли Николая I, должна была уничтожить «гнездо всему нынешнему злу» и «очаг мятежа», расположенный вблизи границ Царства Польского.

План ликвидации Краковской республики был рассчитан примерно до 1846 года, однако произошедшие вслед за этим события заставили русских и австрийцев поторопиться. В январе 1836 года во время уличных беспорядков в городе был убит русский агент Павловский. 17 февраля 1836 года в город вошли австрийские части генерала Кауфмана, подкрепленные полусотней казаков. Еще две русские роты разместились в Краковском округе.

Однако краковский Сенат проявил сдержанность, а пруссаки чувствовали себя обиженными и вели себя достаточно индифферентно. Франция и Англия, разумеется, протестовали, но больше для вида. В общем, Россия и Австрия войска вывели, но ужесточили таможенную политику, рассчитывая удушить Краков экономически.

Решающие события начали назревать в 1845 году, когда разрозненные польские патриотические организации сплотились вокруг лидера – генерала Людвига Мерославского. Его замыслы потрясали воображение. В назначенный день и час восстание должно было охватить Царство Польское, принадлежавшее пруссакам герцогство Познанское и австрийскую Галицию. О дальнейшем Мерославский не задумывался. А стоило бы…

В полночь 21 февраля 1846 года группа из 8–10 заговорщиков попыталась захватить город Седлец, подняв новое восстание в Царстве Польском. С помощью польских же крестьян их повязали, и обрадованный Николай I писал Паскевичу: «Меня душевно радует поведение мужиков у нас; награждай щедро и более усердствующим давай медали; надо сколь можно их поощрять и награждать их за верность и усердие». Однако в соседних Кракове и Галиции страсти только разгорались.

Дело в том, что австрийские власти в качестве противодействия заговорщикам использовали недовольство местных крестьян своими помещиками. Они распространяли слухи о том, что местная польская шляхта готовится провести карательные акции против крестьян. Дело доходило до того, что австрийские чиновники переодевались в платье простых обывателей и подстрекали крестьян нападать на своих помещиков. Так началось то,