Вечером двенадцатого числа, когда все они собрались за кофе, Обин Дейл вдруг заявил, что хочет устроить вечеринку в своей каюте-люкс. Там у него стоял приемник с проигрывателем, на котором можно было послушать его любимые пластинки.

— Всех приглашаю, — торжественно заявил он, размахивая стаканчиком с бренди. — Отказы не принимаются! — И действительно, в подобных обстоятельствах трудно было отказаться от приглашения, а мистер Мэрримен и Тим ему даже обрадовались.

Каюта-люкс произвела впечатление. На стенах были развешены многочисленные снимки сувенирных кукол, изображающих Обина Дейла, снимки нескольких знаменитостей, а также фотография самого Обина Дейла, раскланивающегося перед самой большой знаменитостью. Здесь же находился письменный стол, обтянутый свиной кожей, и подставка для проигрывателя, тоже обитая свиной кожей. Были здесь и турецкие сигареты с монограммами — подарок, как с мальчишеской гордостью объяснил Обин Дейл, от одного из самых преданных поклонников. Ну и, наконец, гостей тут ждало целое море выпивки. Мистеру Макангусу достался стакан со слишком толстыми стенками, и он разлил содержимое и испачкал подбородок, при виде чего капитан страшно развеселился, Кадди и миссис Диллингтон-Блик тоже посмеялись, а сам Макангус воспринял это вполне спокойно. Обин Дейл извинился с видом мальчишки, которого выбранили, и тотчас принялся потешать гостей, невероятно смешно и точно пародируя телевизионных знаменитостей. Затем они прослушали четыре пластинки, в том числе запись выступления самого Дейла по случаю Дня Империи[34]. Там он восхвалял широту взглядов британцев, особо подчеркивая одну национальную черту — всегдашнее их уменье посмеяться над самими собой.

— Как же мы гордимся всем этим, — насмешливо шепнул Тим Джемайме.

После четвертой пластинки большинство гостей одолела дремота — явление для тропиков вполне обычное. Мисс Эббот первой извинилась и вышла, остальные потянулись следом за ней, все, за исключением миссис Диллингтон-Блик и капитана. У Джемаймы от пребывания в душной комнате разболелась голова, и она была рада возможности выйти на свежий воздух. Они с Тимом сидели у правого борта, прямо под иллюминатором каюты мистера Макангуса. С верхней палубы лился слабый свет корабельного фонаря.

— Посижу пять минут, а потом спать, — произнесла Джемайма. — Голова просто раскалывается, точно ее обручами сдавили.

— Аспирин у тебя есть?

— Как-то не догадалась захватить. Да и времени не было.

— Тогда я принесу. Только никуда не уходи, ладно? — Тим заметил, что свет корабельного фонаря и свет из иллюминатора мистера Макангуса падают прямо на скамью, где она устроилась. Он слышал, как мистер Макангус напевает у себя в каюте визгливым фальцетом, расстилая постель на ночь. — Сиди здесь и жди, — сказал Тим, — хорошо?

— Ну куда же я денусь? Мне совсем не хочется карабкаться по снастям или тянуть какие-то там канаты. А нельзя ли выключить этот свет над головой? Нет, — торопливо добавила Джемайма, — вовсе не для создания интимной обстановки, честное слово, Тим. Просто он режет глаза, вот и все.

— Выключатель с другой стороны. На обратном пути выключу, — пообещал он ей. — Вернусь скоро, и глазом моргнуть не успеешь, Джем.

Когда он ушел, Джемайма откинулась на спинку скамьи и закрыла глаза. Она прислушивалась к рокоту двигателей, к шуму моря и пению мистера Макангуса. Правда, через пару секунд он умолк, через сомкнутые веки проникало уже меньше света. «Он выключил эту свою дурацкую лампочку, — с благодарностью подумала Джемайма, — и теперь, бедняжка, улегся на свою койку в целомудренном одиночестве». Она открыла глаза и посмотрела на мутное пятно света, льющегося с верхней палубы.

В следующую секунду и оно погасло.

«Тим возвращается, — подумала Джемайма. — Быстро же он».

Теперь она оказалась в полной темноте. Слабый бриз шевелил волосы. Шагов она не слышала, но чувствовала — кто-то приближается к ней сзади.

— Тим? — спросила Джемайма.

На плечи легли руки. Она тихо вскрикнула:

— Ой, не надо! Ты меня напугал.

Руки скользнули к шее, и она почувствовала, как сильные пальцы ухватились за жемчужное ожерелье, стали скручивать его, пытаться порвать. Джемайма ухватилась за эти руки и поняла: это не Тим!

— Нет! — закричала она. — Нет! Тим!

Послышался топот торопливо удаляющихся шагов. Джемайма вскочила со скамьи и бросилась бежать по темному проходу под верхней палубой. И угодила прямо кому-то в объятия.

— Все в порядке, — сказал Аллейн. — Все хорошо.

V

А через несколько секунд появился и Тим Мэйкпис.

Аллейн сжимал Джемайму в объятиях. Она дрожала, бормотала что-то невнятное, приникала к нему, как насмерть перепуганный ребенок.

— Какого черта… — начал Тим, но Аллейн остановил его:

— Это вы выключили свет на верхней палубе?

— Нет. Джем, дорогая…

— Кого-нибудь встретили по пути?

— Нет. Джем!..

— Ладно. Держите ее. Она сама все расскажет, когда немного придет в себя.

Аллейн расцепил руки.

— Теперь волноваться не о чем, — сказал он. — И врач здесь, пришелся как нельзя более кстати.

Аллейн передал Джемайму на попечение Тима и бросился бежать по палубе.

Он включил свет на верхней палубе и обежал ее по периметру. Заглядывал в каждый коридор и проход, укромный уголок, смотрел за кнехтами, за грудами складных стульев. И, продолжая эту охоту, понимал: он опоздал. Ничего и никого не было видно, кроме причудливых черных теней, что залегают на палубах кораблей в ночное время. Под предлогом, что он где-то обронил свою записную книжку с паспортом и кредитками, Аллейн по очереди постучался в каюту каждого из мужчин, в том числе и мистера Кадди. Дейл, все еще одетый, сидел у себя в гостиной. Все остальные были в пижамах и раздражены — каждый до определенной степени. Аллейн вкратце рассказал отцу Джордану о том, что случилось, и они договорились вместе с Тимом пойти к капитану.

Затем он вернулся к скамье, на которой сидела Джемайма. Жемчужины раскатились по палубе, несколько штук лежали на сиденье рядом. Инспектор собрал их все и подумал, что теперь уже нечего больше искать. Но ошибся. Заглянул за спинку скамьи и обнаружил какой-то бесцветный и смятый крохотный обрывок. Поднес его к свету и сразу же понял, что это такое. То был крохотный фрагмент цветочного лепестка.

И от него до сих пор, хоть и совсем слабо, пахло гиацинтом.

I

— Итак, — начал Аллейн, глядя на капитана Баннермана сверху вниз, — теперь вы верите, что наш убийца на борту? Верите или нет?