Но ее эти слова словно бы не успокаивают. Весна снова смотрит на него взглядом тяжелым, от которого сердце у Радомира останавливается. Жалким он себя чувствует, ни на что не способным. Ее бледный, болезненный вид причиняет ему боль, как и мысль о том, что именно он причинил ей эту боль. Подняв руки, он накрывает ее щеки, поддается ближе и прижимается своим лбом к ее лбу, жмурясь крепко, и шепчет в отчаянии:

– Я вернусь за тобой, я ведь пообещал. Дождись меня. Дождись меня, Весна, я сделаю все для того, чтобы вернуться к тебе.

– Нет. Не возвращайся.

Слова Весны звучат громче, звонче, и завядшие лепестки папоротника взмывают вверх, извиваясь до самого потолка, наполняя избу холодным бледным светом. Радомир смотрит на нее, щурится, и лишь девичье лицо остается безразличным. Из глаз и носа ее бежит алая кровь, пачкая губы, капая на черные одежды и дрожащие руки ведуна.

– Весна…

Печален взгляд ее, полнится болью, а листья колдовского папоротника, что не сумел он добыть, кидают на девичий лик жуткие тени. Глядит она на него, поджимает окровавленные губы и шепчет:

– Пусты слова твои, ни любви в них, ни защиты. Люби тебя, не люби – так и будешь пустой, ни жизни в тебе, ни души.

Она с силой толкает его в плечи, и Радомир падает назад. Лопатки его касаются деревянного пола, и гнилые доски в то же мгновение рушатся под ним, отдавая ведуна на растерзание тьме.

– Проснись.

Радомир просыпается рывком, вскрикнув и тут же заскулив от боли, пронзившей все тело. Чувство такое, словно бы его били нещадно кузнечным молотом, крошили кости до состояния пыли. Ведун скулит, открывая глаза, и ничего не видит перед собой из-за слез.

Сон. Это был сон. Вовсе не видение, а самый обычный кошмар, отголосок его боли и страхов.

С подобными сновидениями никаких видений не нужно.

Холодная вода, которой его окатывают, заставляет Радомира вскрикнуть снова, неловко прикрываясь руками. Он поднимает голову, пытаясь понять, где находится, и видит подле себя двух мужчин. Один из них облачен в те же одежды, что и грязные псы, напавшие на них с Ренэйст на песчаном берегу, в то время как второй… Ведун хмурится, вглядываясь в его зеленые глаза. Медленно садится на импровизированной постели, на которую его бросили небрежно в то же мгновение, как только приволокли в темницу. От этого человека веет опасностью и смертью, один только облик его так и кричит о том, что от него стоит держаться подальше.

Солнцерожденный проводит рукой по своему лбу, смахивая капли воды, и проводит языком по сухим губам. Пить хочется нестерпимо.

– Где я? – голос звучит так, словно бы Радомир и вовсе говорить разучился. – Где Ренэйст?

Мужчина ухмыляется, но ничего не отвечает. Обернувшись, он что-то говорит второму на непонятном для солнцерожденного языке, и тот, кивнув, поспешно отстегивает с пояса флягу. Приняв ее, мужчина передает вожделенную воду ведуну, и тот, выхватив тяжелую флягу из его хватки, дрожащими руками открывает ту, жадно приникая губами к горлышку. Половина воды словно бы льется мимо его рта, но сейчас это совершенно не важно.

Радомир и подумать не мог, что настолько сильна его жажда.

Убирает флягу ото рта он только тогда, когда та полностью пустеет. Дышит тяжело, не спеша вытирать мокрое лицо, и снова смотрит на мужчину, смотрящего на него свысока.

– С Ренэйст все хорошо, – говорит он неожиданно на языке Радомира, и, судя по довольной его усмешке, ошарашенный вид ведуна тешит его самолюбие, – и уж ей-то больше повезло, чем тебе. Она просила передать тебе это.

Из складок одежд он вынимает сложенный листок бумаги, протягивая тот ведуну. Радомир смотрит недоверчиво сначала на письмо, затем – на мужчину, выхватывая то из его рук и сжимая в дрожащих пальцах. Бумага слегка намокает, чернила растекаются, и, вновь стерев дрожащей рукой остатки воды с лица, все же разворачивает послание.

Неровным почерком – или, может, неровным он стал после того, как Радомир намочил бумагу? – в нем написано одно-единственное слово.

«Прости».

Прости? Интересно даже, за что извиняется – за то, что бросила его там, на берегу, или за что-то еще? Радомир усмехается против воли, комкает листок и стискивает в ладони, поднимая взгляд на незнакомца. Значит, Ренэйст повезло больше, чем ему. Только вот так ли это на самом деле? Ведун практически уверен в том, что в этом месте можно не говорить о везении.

Им повезло только в том, что они до сих пор живы.

Ворота клетки захлопываются. Им только и остается, что продолжать полагаться на удачу.

Не сказать, что плохо живется ей в изящных этих стенах, да только темница – в любом случае темница. Для Ренэйст все это незнакомо, привычные для детей Заката вещи кажутся ей дикими. Да, у луннорожденных есть рабы, но во многом они не пользуются чьей-либо помощью при уходе за собой. Здесь же за Танальдиз практически все делают девушки, которых она называет «наложницами». В большинстве своем они родом из этих мест, но есть и те, кому удалось сбежать из плена луннорожденных, когда проходили они мимо этих мест по пути домой. О детях Луны здесь только слышали, и потому на дочь конунга смотрят, как на диковинного зверя.

Которым она, по сути, и является для них.

Сложнее всего Ренэйст оказывается привыкнуть к одеждам, а если быть точнее, к практически полному их отсутствию. Тонкие ткани, прозрачные и едва ли что-то прикрывающие, доставляют ей невероятный дискомфорт, но от ее собственных вещей при крушении остались лишь лохмотья, потому иных вариантов в любом случае нет. Каждый раз, наблюдая свое отражение, она ощущает себя другим человеком.

И это чувство ей не нравится. Ренэйст словно бы теряет саму себя.

Сестра султана проявляет огромный интерес ко всему, что касается ее народа. Она не оставляет Ренэйст ни во время сна, ни во время приема пищи, и теперь Белолунная знает, каково это – быть старшей сестрой.

– Что означает этот знак?

Ренэйст переводит взгляд на место в тексте, куда указывает Танальдиз. Вдвоем сидят они на тахте, окруженные книгами и древними письменами, в которых только можно найти хоть что-то о детях Севера. С жадностью впитывает Танальдиз все, что рассказывает ей Ренэйст, слушает внимательно и с восторгом, который обычно присущ детям. Даже сейчас она смотрит на нее глазами карими и, кажется, даже не дышит в ожидании ответа.

– Это руна Альгиз, – отвечает Белолунная. – Она знаменует победу и защиту. Позволяет уберечь себя и близких.

– Альгиз, – шепотом повторяет Венценосная, поудобнее укладывая тяжелую книгу на свои колени.

Стоящие по обе стороны от них рабыни обмахивают их веерами, сделанными из павлиньих перьев. Мерное это покачивание создает легкий отголосок прохлады, а звонко поющие птицы в ветвях диковинных деревьев привлекают к себе внимание северянки, заставляют запрокинуть голову. Силится Ренэйст рассмотреть их в пышной листве, да только птицы, пусть и яркие, надежно в ней сокрыты. Никогда до этого не видела Волчица ничего подобного. Лес, что был ей знаком, покоится в объятиях льда, а эти деревья так и источают жизнь. Сколь непривычно такое богатство, кажется оно ей незаслуженным. А вот кто его не заслужил, она или те, кто воздвиг это прекрасное место, она ответить не может.