или ковылей и даже вторгаться на сельские дороги. Мы слышим об этом в Пиренеях, а в Аргонне при Наполеоне I один человек был привлечен к суду за то, что распахал и засадил местную дорогу". Однако во многих регионах расчистка земли под посевы предшествовала разделу общих земель в конце XIX в. и в любом случае не стала по-настоящему "революционной" до тех пор, пока не была отменена древняя практика оставлять поля под паром (на юге - раз в два года, на севере - раз в три года), а сами участки использовать под пашню.

Общины, которые играли важнейшую роль в экономике деревни как пастбища и как запасной вариант и ресурс для более бедных слоев населения, от него медленно отказывались. Выжигание как средство улучшения почвы издавна применялось на болотах и на лесных вырубках в Дофине, Арденнах, внутренних районах Бретона, Лимузене. В Аллье до 1880-х годов многие поля (по словам нашего информатора, самые плохие, но таких было много) оставались необработанными на два-три года, чтобы заросли метлой, которую вырывали перед расчисткой и использовали для отопления дома, семейных печей и, конечно, балатов. В Верхнем Коррезе примерно до 1880 г., когда наконец-то начался раздел общин, безземельные крестьяне поджигали заросли бриара, расчищали несколько акров, обрабатывали их три-четыре года без навоза, а затем переходили на другое место. В Арденнах почти до сегодняшнего дня такие земли проходят 20-летний цикл: в конце лета их сжигают, чтобы на два года засеять рожью, затем два года используют для бурного роста метлы, которую срезают для подстилки, а затем оставляют на 15 лет, чтобы снова превратить в лесной кустарник, после чего повторяют весь процесс. В 1835 г. попытки подавить подобную практику вызвали народный протест против предложений, "обрекающих трудящееся население на голод", а их игнорирование привело к сартовым бунтам 1837 года. В 1897 г. сартаж по-прежнему практиковался в половине общих лесов (около 6 тыс. га) округа Рокруа.

Очевидно, что это был не самый продуктивный способ использования земли. Но здесь, как и в других случаях, сопротивление переменам было не просто упрямой слепотой, а скорее цеплянием за способы, без которых экономика хозяйства и общины распадалась. Так, в Лимузене, где расчистка земли под регулярную обработку началась только на рубеже веков, крестьянин продолжал использовать в качестве подстилки для хлева растущие на нерасчищенных землях заросли тростника и веника до тех пор, пока солома использовалась в производстве бумаги и была выгоднее для продажи. Частная инициатива не была легкой даже в общинах, когда она шла вразрез с обычаями, как, например, в Лимузене, где непаханые дороги (chemins de jachére) засеивались раз в два года, чтобы можно было выращивать зерновые. Традиция навязывала двухгодичную ротацию, которую все были вынуждены соблюдать, независимо от того, хотели они этого или нет".

Кроме того, отказ от залежей требовал поиска других способов питания почвы. Но то, что Фоше называет химической революцией, во многих регионах произошло с опозданием. Долгое время естественные удобрения играли (или, по крайней мере, могли играть) наиболее важную роль. В местах, где скота было мало или он отсутствовал, например, в Муйенн-Гаронне, содержались голубятни для получения голубиного помета (colombine), без которого просто невозможно было выращивать такие товарные культуры, как конопля и табак.

 

В некоторых регионах до 1830 года навоз практически не использовался (Верхняя Гаронна). В некоторых регионах навоз практически не использовался до 1830 года (Верхняя Гаронна). При этом они на 4 года опережали Лимузен, где использование навоза и жидкого удобрения для обогащения полей распространилось только после 1870 года. Не менее важно и то, что навозные кучи, которые содержались для этих целей, как правило, плохо эксплуатировались, их богатства вымывались и пропадали. Равнодушие и невежество в сочетании с недостатком средств сохранялись вплоть до Третьей республики. Увеличение количества и веса скота привело к тому, что в вилах крестьянина оказалось больше навоза. В большинстве мест это развитие также началось в 1880-х годах. Как гласит пословица, "у кого есть сено, у того есть и хлеб". Сено кормит скот, скот дает навоз, от навоза растут урожаи. Но крупный рогатый скот оставался мелким и тощим, невоспитанным, недокормленным и перегруженным работой, и его вклад в навозную кучу был не столь впечатляющим, как можно было бы предположить по его количеству. Не лучше обстояли дела и с лошадьми. Как сообщал в 1838 г. один армейский офицер: "Лошадей много, но пользоваться ими невозможно; они почти все слепые на один глаз или на оба, маленькие и безрогие". Армейские офицеры меньше заботились о поголовье скота, но, как мы уже отмечали, существующие данные рисуют скудную картину для Лимузена, который сегодня является одним из основных источников мясной продукции Франции.'® Точно так же и в Морване белая порода шароле появилась только после 1840 года. Летописцы запада середины века сходятся во мнении о его лучших качествах. В 1858 г. крестьяне Майенна обращались друг к другу с просьбой помочь поднять на ноги ослабевших животных, чтобы их можно было напоить. Существовал даже обычный способ, когда самый сильный человек тащил животное за хвост". Пройдет не одно десятилетие, прежде чем специализация и селекция дадут результаты на низовом уровне в этих краях.

Правда, в период Реставрации и Июльской монархии потребление мяса в городах возросло, соответственно, выросли и цены на него. Это, а также государственная политика, направленная на поддержание низких цен на зерно, заставило некоторых крестьян переключиться на скот. Однако многие другие оставались вне коммерческой сети, не обращая внимания на конъюнктуру рынка. Более насущные соображения подсказывали новые возможности.

Первым из них была, опять же, потребность в большем количестве и более богатом навозе. А это означало увеличение количества кормов, рост производства которых зависел от других видов удобрений, прежде всего извести. Улучшение кислых почв с помощью извести - метод не новый, но он применялся только в известняковых регионах или в местах, расположенных в непосредственной близости от известковых карьеров. В других местах известь была редкостью и шла на строительство церквей и усадеб. Когда по политическим причинам в 1840-х годах в Вандее появились автодороги, причем задолго до того, как они были бы построены в обычных условиях, поля в Бокаже могли быть известкованы и засеяны пшеницей "для богатых". Но даже тогда известь на телегах была слишком дорогой для многих. Каналы, а затем и железные дороги доставляли крестьянам дешевую известь по своим трассам.

 

Крестьяне утешали себя тем, что, как утверждает пословица, известь обогащает отца, но обедняет сына. Тем