то было бы не так больно. Я орала, что он мне не указ и если не хочет помогать, то и не надо. И что я не просила его вмешиваться в нашу жизнь, он сам пристал как банный лист. И что я не хочу его больше видеть. Ну, и прочие гадости, которые люди обычно орут в гневе. А ты же знаешь, Лео, я в гневе совсем становлюсь идиоткой. Меня лучше сильно не заводить. Я видела, как побелели вдруг его губы, но ничего не могла с собой поделать. Мой Тантрум бушевал, и ничто не могло заставить его остановиться. Когда я уже начала громить прихожую тети Яси и опрокинула с грохотом вешалку, брателло вышел в коридор. Он был такой беззащитный и сонный. Потирая глаза кулачками, Васек спросил: «Лиса, что случилось?» От этого щемящего чувства нежности к малышу мой Тантрум сразу сдох, и на его место пришло еще более страшное существо – вселенское одиночество. Не знаю, Лео, знакомо ли оно тебе, но это типа того, когда ты стоишь совсем один на краю маленькой планеты в центре пустой и холодной Галактики и понимаешь, что больше никого там нет, в этих глубинах. Ты – последнее живое существо во Вселенной, и никто тебя не любит. И от этой тоски ты корчишься на ледяной земле в страшных муках.

Я схватила рюкзак и Васька в охапку, и мы выскочили на улицу. Через час мы уже сидели в поезде, который отправлялся до Ростова. На секунду мне показалось, что я вижу Кира, который бежит по перрону и заглядывает во все окна. Не знаю, он это был или нет, но на всякий случай я спряталась за занавеской. Я боялась, что он нас вернет. Кир, мой рыжий Кир! Ты рвал мое сердце на части, но хода назад для меня больше не было. Прости, дружище! Шелковые занавески на окошке отказывались впитывать мои слезы, а я не хотела, чтобы брателло опять расстроился из-за меня. Изо всех сил я вдохнула полные легкие жаркого воздуха вагона и взяла себя в руки. Надо было еще придумать что-то, чтобы нас не высадили по пути. Все-таки мы еще дети и совсем одни. Больше всего я боялась, что Лось все же подал в розыск, и наши с Васьком морды красуются на каждом столбе.

С нами в купе ехала одна тетушка и толстый мужик. Повезло, что тетушка ушла в туалет переодеваться, когда в купе заглянула проводница и спросила:

– Это ваша мама?

«Ага», – кивнула я в ответ и продолжила усиленно листать газету. Газета валялась на полке, и я решила немного потрепать ее для важности. Там писали про войну, которая идет неподалеку отсюда. Я так и не поняла, из-за чего они воюют, но при этом было ясно, что плохо одинаково всем. Немного у меня екнуло под ложечкой, когда я увидела название деревни бабули Тимиридни. Говорилось о том, что там идут бои. Блин, какие бои, когда еще год назад бабуля писала мне и звала к себе в гости! Я всегда знала, что по телику и в прочих СМИ – сплошное вранье.

Женщина, которую мы выдали за маму, прониклась нашей историей. А я с три короба навешала, что мама тяжело заболела, поэтому отправила нас к бабушке одних. Попутчики нас жалели, всю дорогу кормили и играли с Васьком. Все взрослые говорили про войну на Украине, а меня так и подмывало крикнуть – все это вранье, хватит пудрить себе и другим мозги! Хватит смотреть «зомбоящик»! Наша тетя-соседка стала рассказывать о том, как из деревни вывезли всех детей, потому что над ними все время взрываются бомбы. И что она едет туда потому, что у нее остались старые родители, которые отказываются переезжать.

– Говорят мне, мы одну войну пережили, так и вторая нам не страшна. А как же не страшна, если столько народу бомбами поубивало?

Короче, наслушались мы по дороге этих ужасов, но все же я до последнего надеялась, что все это вранье. Тем более, где это видано, чтобы в зону боевых действий ходили автобусы. Да и вообще, какая война в наши дни, просто смешно. Все это телик мутит, чтобы побольше бабла отмывать на доверчивых зрителях типа моей Мамзели. Нам повезло, что соседка ехала в то же село, что и мы. Она подсказала нам, где останавливается автобус. И опять-таки благодаря тому, что мы держались все время к ней поближе, у водителя не возникло никаких вопросов – с какого перепуга дети одни по миру шарахаются. Все складывалось как нельзя круто. Хотя, конечно, я всю дорогу скучала по Киру. Не надо было с ним так жестко, блин. Я – реальная дура, зачем устроила этот скандал? Да еще и при тете Ясе. Мутило от самой себя – тупая истеричка! Я понимала, что это от отчаяния, что я не увижу его больше никогда. И он тоже это понимал, поэтому так побледнел, вместо того чтобы вмазать мне с размаху. Не знаю, Лео, что произошло, но мы с Киром одновременно стали и ближе и дальше друг от друга. Вокруг нас вдруг стало так много условностей и странных ощущений. Он перестал быть моим названым братом и стал кем-то новым, кого я еще толком не знала. Где он сейчас? Думает обо мне или рад, что отделался от проблем? Иногда мне казалось, что я слышу его голос, он шел через мою голову, как когда-то в детстве, когда мы были с Киром одним целым. Но стоило мне прислушаться к словам, как голос словно таял в тумане, испарялся, будто радуга в небе, которую ты только-только собрался сфотографировать, а она взяла и растаяла. А затем ты как дура стоишь посредине огромного зала ожидания, где все снуют туда-сюда. Заглядываешь всем в глаза, надеясь найти своего друга, брата, возлюбленного. Назови это как хочешь. Но его больше нигде нет. Нет и не будет. И лишь какие-то безликие зомби, которым нет дела до твоей жизни, проходят мимо, тяжело волоча за собой ноги и большие чемоданы. Ты, Лео, скажешь, это типа и есть любовь, но тогда мне жаль всех влюбленных на свете. Потому что более мучительное ощущение сложно придумать. Мне всю дорогу хотелось пореветь в голос, но я не могла себе позволить раскиснуть, Лео. Просто не могла. У меня же брателло. Васек очень скучал по маме. Он не понимал, что происходит, почему мы куда-то все время премся и где Мамзель и дядя Лось. И мне