Я был у всех троих единственным внуком, у всех троих погибли мужья на войне. Я рос, окруженный очень большой любовью, мне старались дать все, что только можно дать. И родители стремились к тому же.

Потом были университет, работа, переход в журналистику в 24 года, и в ней я остаюсь до сих пор. Сейчас я заместитель главного редактора большой газеты.

Дмитрий: А когда в семье решались какие-то важные вопросы, у вас было право голоса? Или все определяли старшие?

Петр: Хороший вопрос! Вы знаете, и да и нет. Я бы сказал так – все, что касалось меня, решалось совместно. Со мной не советовались, какую стенку покупать, «Хельгу» или какую-то другую, покупать ковер или нет. Но вот вопрос одежды – да, однозначно. Приносили, мерили, если я говорил «нет», это было «нет».

Повторюсь, это вопросы, касающиеся меня. Вдобавок мне предоставлялось всегда право выбора. Я очень любил канцелярские дела, всякие принадлежности, и мне давали выбрать школьный портфель, пенал, сумку, тетради, в которых я буду писать, и так далее. На все это не жалели денег.

Дмитрий: А за что вас ругали в детстве?

Петр: Ругали меня в детстве за двойки. И даже иногда за четверки.

Но двойка – это была катастрофа. До сих пор помню замечательный случай, когда я получил «пару». Это как раз была суббота, в которую нельзя работать, и я думал, что пойду домой и мать обязательно попросит дневник и там увидит двойку.

Я зарыл его в землю в парке, закопал, пришел и сказал, что потерял дневник. Самое смешное, что кто-то видел, как я закапываю его, и выдал меня.

А через два дня мама мне сказала: «Я видела сон, как будто ты закопал дневник, чтобы скрыть от меня двойку».

Я тогда в это поверил!

Что самое интересное – меня за это не ругали, нет, мне просто сказали, что надо исправить плохую оценку.

Дмитрий: Петр, а что в вашем понимании отличает правила подхода к воспитанию детей у евреев от всех остальных?

Петр: Прежде всего – упор на учебу. Ты должен быть первым. Это то, что вбивается в голову с детства, это перфекционизм.

Он потом сильно мешает – ты обязан быть первым, и ты должен получить высшее образование. Тем более что в Советском Союзе с этим было связано немало проблем – мы понимали, что есть антисемитизм, определенные квоты на евреев и так далее.

Начинали готовить к этому с раннего детства – ты должен быть лучшим, поступить в университет и стать инженером. Обычно у мамы – инженером, врачом, человеком, достойно зарабатывающим на жизнь.

Что было минусом в этой системе воспитания – профессию еврейскому ребенку давали выбрать очень редко. Этот выбор за него делали родители и потом его вели по этому пути, который считали правильным.

В моем случае (я узнал об этом только 10 лет спустя) отец пришел к учительнице по русскому языку и литературе и сказал: «Наталья Аттиковна, я Вас очень прошу, не заикайтесь с ним о том, что он должен поступать на филологический. Филологией не прокормишься, мы хотим, чтобы он поступил на химический факультет».

И это не только мой случай, я знаю, у моих товарищей это тоже было.

Вы знаете, на самом деле это травма. В итоге я выбрал сам ту стезю, к которой изначально стремился. Очень многие так сделали и изменили в процессе жизни профессию.

Но я знаю моих еврейских друзей, у которых выбор профессии определили родители. Это осталось с ними на всю жизнь. Они, кстати, стали прекрасными специалистами, очень многого достигли в жизни, они прирожденные врачи, математики. Но у них всегда внутри свербило, что, если бы они пошли по другому пути, было бы куда лучше. Я не уверен, что это так, кстати – наши родители были мудрыми людьми. Тот успех, которого они добились, говорит сам за себя, но проблема такая есть.

Большой плюс еврейского подхода заключается в том, что можно голодать, но на образование и воспитание денег не жалеть. Мы были совсем небогатой семьей, у нас иногда не было денег на хлеб, но если я просил рубль-другой на книги, мне обязательно давали. Более того, когда я стал собирать свою личную библиотеку, мне постоянно давали деньги, чтобы я покупал книги, и сами родители стали приобретать их в гораздо большем количестве, чем раньше.

Можно поголодать, но в этом отказать нельзя.

Хочу рассказать по этому поводу анекдот про Имре Кальмана. Профессор консерватории во время лекции по истории музыки говорит, что замечательный французский и венгерский композитор Имре Кальман родился в бедной еврейской семье.

Когда ребенку было пять лет, родители купили ему рояль. Один студент поднимает руку и говорит: «Профессор, вы только что сказали, что он родился в бедной семье».

На что профессор говорит: «Я сказал, что он родился в еврейской семье. Это разные вещи».

Дмитрий: Есть еще еврейская притча – если ты уронил деньги и книгу, вначале подними книгу. Это тоже о многом говорит.

Петр: Да, но я к этому добавлю – Талмуд говорит, что, если у кого-то упала копейка, грош, на иврите это называется прута, и он ленится ее поднять, значит, этот человек не стоит даже этой монеты. К деньгам надо относиться бережно.

Дмитрий: Петр, а когда вы первый раз узнали, что такое антисемитизм?

Петр: Я вырос в Баку, где антисемитизма не было, наоборот, там были юдофилы, и к евреям там относились с большим уважением. Поэтому я до первого класса точно его не чувствовал, а вот в третьем…

Мой отец родом из Гродно, это Беларусь. И вот там, мне было семь или восемь лет, когда меня впервые побили как еврея. Я впервые здесь увидел шестиконечную звезду и слово «жиды» на почтовом ящике моей бабы Гени.

А потом я вышел со своим двоюродным братом, моим ровесником, во двор, и нам начали кричать: «Жиды! Жиды!» – и стали бить.

Я как сейчас помню, нас бьют, я упал, встал, говорю: «Пошли домой», и тут мой двоюродный брат Марик заявляет: «Нет, тут есть еще наши, я их позову, посмотришь, как мы им сейчас дадим!» Вот это было столкновение!

Дмитрий: А в чем, на Ваш взгляд, основа антисемитизма, где его корни? Что это – зависть или желание выместить свою злобу, свои проблемы? Откуда это явление вообще идет?

Петр: Этому вопросу посвящены сотни книг, начиная с Филона Александрийского и Иосифа Флавия, это началось