В любом случае говорить о мертвых плохо — нельзя.

Да и Федор мог бы спросить у нее, не у мамы.

Но пока думала, как вести себя дальше, бывший друг семьи ее вдруг поцеловал — решительно, умело. Прямо посреди Невского.

Сердце отчаянно забилось, внизу живота шевельнулся приятный, теплый комок. Арина подалась навстречу мужчине и вдруг краем глаза увидела осуждающий взгляд какой-то старухи. Вырываться не стала, но очарование поцелуй потерял. Еле дождалась, пока он ее отпустит.

Нет, не готова она к столь резкой перемене.

— Ты сердишься? — внимательно взглянул на нее дядя Федя.

— Знаете, — Арина тщательно подбирала слова. — Мне просто надо все это переварить.

Его лицо посуровело, и она поспешно добавила:

— Вы столько лет успешно притворялись старшим товарищем, что я вам поверила. Докажите теперь обратное.

— Ух ты, Аришка, — он обнял ее за талию, повел дальше — вниз, по Невскому, сквозь толпу, солнечные блики, запахи сырости и выпечки. — Мало, что похорошела до сумасшествия, — еще за словом теперь в карман не лезешь! Ладно. Будем доказывать. Зайдем?

Они как раз проходили мимо надменных витрин бутика «Москино».

Девушка рассмеялась:

— Дядя Федя! Вы прямо по алгоритму действуете: «Как соблазнить за двадцать четыре часа».

— Ох ты и язва стала, — взглянул с неприкрытым восхищением.

«Неужели он не видит, какая я страшная сегодня?»

Арина машинально ковырнула прыщик на подбородке.

И вдруг ей захотелось поделиться — не с новым, пока незнакомым и неожиданным дядей Федей, но с прежним другом семьи:

— Знаете, весь этот год — прямо с первого января, когда мама ушла, — у меня такое странное ощущение: будто кто-то наблюдает за мной.

Подождала — вдруг скажет что-то ехидное? — но мужчина внимательно слушал.

Она продолжила уже более уверенно:

— Даже не просто наблюдает — взял за руку и ведет.

— Куда?

— Не пойму. Иногда кажется: в рай. Иногда — через все круги ада. Точно одно: этот человек — или нечто — сам всегда разный. То в хорошем настроении, то в плохом. Будете смеяться?

— Мог бы. Но со мной тоже происходят не очень тривиальные вещи.

— Какие?

— Ты знаешь, что частенько мне снилась?

— Вы не говорили. — Смутилась Арина.

А он задумчиво продолжал:

— Эротики в тех снах почти не было. Всегда хотелось тебя пожалеть, приголубить. Но в этом году ты мне стала являться во все более и более соблазнительных образах. Рассказать, в каких?

— Не надо. — Покраснела девушка. Спросила смущенно: — А когда это у вас началось?

— Первый раз — в середине апреля.

«Я как раз тогда поняла, что с Тимуром у нас все под откос катится».

— Но я значения не придал. Сон — и сон, — улыбнулся дядя Федя. — Но потом — дело было после Пасхи — я на кладбище поехал. Твою маму проведать. Пока убирал, ограду подкрашивал — ничего. А потом сел на лавочку, и как ножом в сердце: где Аринка? Как она? Сколько можно ждать? И главное — чего ждать?! Понял: хочу тебя услышать, немедленно. Схватил телефон, стал набирать — прямо оттуда, с кладбища. Сначала длинные гудки, потом ты звонки сбрасывала.

— Какого числа это было?

— Точно не помню. Двадцать девятое, кажется.

Тот день, когда я Тимуру врезала.

— И с тех пор ты приходишь ко мне почти каждую ночь, — улыбнулся Федор. — Пока, правда, только в мечтах. Но я очень жду, когда они станут реальностью.

«Просто неописуемо, — ахнула про себя Арина. — Будто там все увидели и решили: Тим — сволочь, мне нужен совсем другой мужчина. И приготовили на его роль дядю Федю».

Солнце золотило Зимний дворец, Нева искрила, будто она не северная река, а Карибское море. Девушки дружно скидывали кофты и кардиганы, мужчины шли без пиджаков. Арине, наоборот, вдруг стало холодно, будто вьюжным декабрьским вечером.

Она возмущенно произнесла:

— Но тогда получается, что нами манипулируют!

— Кто?

— Бог знает. Колдуны какие-то. Или инопланетяне.

— И что в этом плохого? — беспечно улыбнулся Федор. — Высшие силы — без разницы кто! — просто дали нам разглядеть то, что мы сами не видели.

Остановился. Развернул ее к себе. Спросил требовательно:

— Твое сердце сейчас свободно?

В памяти мелькнуло совершенное лицо Тимура и мигом померкло. Людоед проскользнул еще более бледной картинкой.

— Да, — опустила глаза Арина.

— Тогда будь со мной!

И снова тянется целоваться.

Ничего себе!

Арина отступила на шаг. Улыбнулась.

— Хитрый вы. Сами двадцать один год думали. А меня в один день хотите завоевать.

Он не смутился. Заменил поцелуй в губы на дружеское чмоканье в щеку. Весело произнес:

— Ладно. Раз натиск не удается — начнем планомерную осаду. Завтра подарок тебе вручу.

— Какой?

— Увидишь.

Больше ничего вытянуть из него не удалось. Весь день гуляли по Петербургу, ели пирожные, заходили в «Пряности и радости», катались по каналам на кораблике, вечером — наудачу! — пошли в Мариинку, и повезло: досталось два лишних билета на творческий вечер Ульяны Лопаткиной.

Дядя Федя вел себя безупречно. Никаких больше провокаций, все, как раньше, — сыпал анекдотами, накинул ей на плечи пиджак, когда с Мойки повеяло прохладой, заботливо настаивал, чтобы она обязательно выпила чаю «осадить» жирноватый шашлык.

В полночь проводил до гостиницы.

— А вы где ночевать будете? — спросила — и мгновенно смутилась.

— Я снял номер в «Коринтии». Завтра с утра у меня одно дело, а в двенадцать — приду сюда.

— Дядь Федь, я, может, завтра уже в Москву поеду.

— Нет, — отрезал он. — Никуда, пожалуйста, не уезжай. Москва без тебя восемьсот семьдесят лет стоит — и еще один день потерпит.

Поцеловал в щеку — и ушел в белую ночь.

«Раньше сутулился — а сейчас спина прямая, — отметила Арина. — Прямо молодец-удалец».

Вошла в отель. Как велели правила, сбросила у входа сандалии, а потом долго ворочалась без сна на продавленной кровати.

* * *

Давно обещанный джетлаг настиг Арину спустя два дня после приезда. Сначала провертелась в постели до семи утра, а потом сморило настолько, что будильника не услышала. Подскочила — будто ее толкнули — без пяти двенадцать.