* * *

— Мама, а почему мне грустно?

— Все время?

— Нет. Только по утрам. Когда надо в школу идти.

— Это, мой дорогой, называется осенняя хандра.

— А почему она?

— Ну, сам подумай: солнышка нет, небо серое. Листья на деревьях желтеют. Бабочки не летают, трава пожухла. Вот и у тебя настроение плохое. Но ты не переживай. Это только один такой месяц. Про него даже пословица есть: «Ноябрь капризен: то плачет, то смеется».

— Смеется, потому что иногда на небо солнце выходит?

— Да. А еще потому, что многое сделано. Урожай собран. Птенцы выросли. Дети окрепли и загорели. Есть чем гордиться.

— А почему тогда плачет?

— Потому что ноябрь — сумерки года. Все идет на спад. День короче, погода хуже. Подступает зима.

— А я сегодня тоже едва не заплакал.

— Почему?!

— Березу пожалел. Она такая грустная стоит, ни одного листика не осталось.

— Но ведь весна все равно придет. И твоя береза снова станет самой красивой. И купаться на речку опять будем ходить. И фейерверки из папоротников пускать.

— А если кто-то не доживет до весны?

— Ты… про что?

— Ну… дерево зимой может замерзнуть. А какой-нибудь старенький человек умереть.

— Но все равно ведь никто и ничего не исчезает бесследно. Дерево — успело летом разбросать семена. А у старичка, конечно, есть дети и внуки. Они будут смотреть на его портрет и рассказывать ему про весну.

— И он ее снова увидит? Сверху, с неба?

— Конечно. Весну отовсюду видно. Есть одно хорошее стихотворение. Андрей Белый написал. Ну, не морщись, не морщись. Я тебе только маленький отрывок прочту.

— А чего, нормально. Я только про мужичонку не понял.

— Ну, дело и не в нем. Жди весны, сын. Она обязательно придет.

* * *

Арина проснулась от того, что в окно стучал дождь. Капли яростно бились в стекло, в приоткрытую форточку пахло морем и штормом. Арина с минуту полюбовалась стихией, но дальше в голову полезло бытовое. Нужно поменять чахлый коврик у входа на более мощный. Выложить еще несколько зонтов для бесплатного проката. Проверить, не текут ли окна.

Но толком побороться с осенним ненастьем не успела. К обеду в игру вступил мороз. Кузя взглянул на уличный термометр, по-девчачьи запричитал: «Ничего себе перепады! Было ноль, стало минус десять! Понятно, почему голова раскалывается!»

Вытащил дурно пахнущую мазь, взялся втирать в виски.

— В туалет иди! Все здесь провоняешь! — цыкнула Арина.

Накинула куртку, вышла во двор. Завороженно остановилась под вековой липой — единственным их зеленым насаждением. Дерево сплошь покрыла ледяная глазурь. Голые ветки растерянно проглядывали сквозь массивную стеклянную корку.

Подошел Гена. Встал на цыпочки, взялся за ближайшую ветвь. Сучок отломился с хрустальным звоном, остался у него в руках. Арина рассердилась:

— Ты чего делаешь?

— Я как лучше хотел, — пробормотал парень. — Надо дерево спасать.

— Раньше надо было. Встряхнуть как следует. Еще до мороза, — вздохнула она. — А теперь поздно, наверно.

— Кто мог знать? Гидрометцентр молчал. Но вы не волнуйтесь. Деревце Пушкина пережило. И сейчас очухается.

Арина не сводила глаз с закованной в лед красавицы. До чего непредсказуема жизнь! Еще вчера липа неспешно и горделиво сбрасывала последние желто-зеленые листья. А сегодня — недвижима и мертва.

Так и люди: вечно тянут, ждут, надеются, что решится само. И только в смертный час понимают, сколько всего не успели сделать.

Она сама уже три месяца водит дядю Федю за нос. Глупая, детская игра: «да» и «нет» не говорите». Хотя решение — собственное, окончательное — давно приняла. Но никак смелости не хватает его озвучить.

Я вас люблю. То есть, прости, — тебя.

Тридцатое ноября — хорошая дата для того, чтобы решиться на эти слова.

Арина решительно махнула Гене:

— Пошли.

Пока поднимались в отель, парень — он сегодня на выезде-заезде — успел дать полный отчет: заселение — сто процентов, сыр от нового поставщика за завтраком смели подчистую. Номер первый сегодня вечером захотел в БДТ. А влюбленная пара из четвертого просит экскурсию по крышам, но как их туда вести, когда такой гололед?

— На коньках, — фыркнула Арина.

— Вы шутите? — опасливо покосился Гена на управляющую.

— Предложи им вместо крыш Дом страха на Невском. И Кузю сегодня из гостиницы не отпускай.

— Боитесь, что поскользнется? Носик разобьет? — хихикнул Гена.

Арина не любила, когда сладкая парочка подчеркивала, кто из них мальчик, а кто девочка. Поэтому сурово произнесла:

— На два дня передаю «Добролюбов» в ваши руки.

— А вы куда? — округлил глаза помощник.

— А у меня выходные. Первые за три месяца.

— Не верю, — покачал головой Кузя. — Все равно придете проверять.

— Возможно, — улыбнулась Арина.

Перед отъездом имелось искушение переделать миллион дел, но волевым усилием она отлепилась от стойки администратора. Поднялась в свою комнатку. Вещи в сумку покидала мгновенно. Чем дольше собираешься, тем больше сомнений. И поезд можно пропустить. А ей очень хотелось успеть на «Сапсан», что уходил в час дня.

Первоначальный план был по-девически глупый: явиться к дяде Феде в офис прямо с вокзала. В стиле «Иронии судьбы». Броситься на шею (плевать, что кругом народ). Прошептать: «Я хочу быть с тобой!»

Но быстрая езда и умиротворяющее мелькание печальных ранне-зимних пейзажей слегка вправили мозг. Человек на работе — совещания, подготовка контрактов, переговоры — и тут она. В джинсах, голову мыла позавчера, пропахла поездом. Перед сотрудниками человека опозорит, а то и встречу важную сорвет. Нет, спонтанность отменяется.

Домой нужно заехать сначала, вот что. Собраться с мыслями, привести себя в порядок. Сколько она не было в родной квартире? Со второго марта, целых восемь месяцев. Цветы, конечно, давно погибли. Мамочки, а еще ведь квартплата, свет, телефон! Арина столь рьяно погрузилась в новую жизнь, что забыла напрочь обо всех бытовых глупостях. Городской аппарат, конечно, отключили. Пени за квартплату накапали. А вдруг ей уже какую-нибудь заглушку на канализацию поставили?! Арина — сотрудник гостиницы — отлично знала об этой модной и эффективной репрессии. Едва должники лишались возможности сходить по нужде и принять душ — мигом бежали расплачиваться.