– Кози! – прошептала я.

– Мама, я сбежала! – тихонько сообщила она. – Дедушка открыл дверцу грузовика, я выпрыгнула и пошла за вами.

Меня захлестнула волна адреналина. Моя доченька тут, со мной, но как мне защитить ее? Рейнхард возился с ключом возле входной двери.

– Миленькая, тебе надо уйти, – торопливо сказала я.

Она помотала головой.

– Я хочу остаться с тобой.

Я не знала, что хуже: отправить ее прочь, чтобы она как-то выжила и приспособилась одна в городе, хотя на каждом углу были немцы, или найти возможность и спрятать ее в квартире.

Мне было невыносимо расстаться с ней опять, и я выбрала второе, показав на лестничный колодец в углу вестибюля.

– Беги на верхний этаж, – сказала я. – Быстрее, и жди меня наверху лестницы. Я как-нибудь отвлеку его, чтобы ты зашла в квартиру. Беги!

Она метнулась к лестнице, и в этот момент Рейнхард вошел в вестибюль.

– Ну вот, надеюсь, она запомнит этот урок, – негодующе буркнул он. – Презираю мамаш, которые не могут контролировать своих отпрысков. Пошли. – Он зашел следом за мной в лифт и впился в меня глазами, когда мы поехали наверх. Я молила небеса, чтобы Кози успела добежать до этажа. Но вдруг ее увидит Рейнхард? Сумею ли я найти место, чтобы спрятать ее? Беги, маленькая птичка, беги.

Когда лифт привез нас на четвертый этаж, дочка была уже там, ее личико выглянуло из двери, которая вела на лестницу. Хорошо, что Рейнхард ее не заметил. Он сосредоточился на своих ключах и на трех замках, врезанных в дверь. Его квартира была настоящей тюрьмой. Рейнхард отпер последний замок и первым вошел в квартиру; Кози подбежала ко мне и спряталась за моей спиной, когда мы заходили. Но когда Рейнхард направил взгляд на столик возле входа, она побежала по коридору.

– Ну, что скажешь? – спросил он с гордой улыбкой, словно собственными руками построил эту квартиру. – Тебе нравится?

Я лишь молча глядела перед собой.

Он нахмурился и слегка коснулся моей руки.

– Невежливо не отвечать на мой вопрос.

Я кивнула.

– А, значит, тебе нравится. – Он усмехнулся. – Я так и знал, что тебе тут понравится. Сейчас я устрою тебе экскурсию.

Но тут в одной из комнат зазвонил телефон, и он скрылся за дверью.

– Кози, – прошептала я.

Она подбежала ко мне, и я показала пальцем на одежный шкаф.

– Жди там, пока я не позову.

– Я боюсь темноты, мама! – воскликнула она, сжимая в руке месье Дюбуа.

– Ты будешь там не одна, – успокоила я и погладила медвежонка по голове.

По квартире разносился голос Рейнхарда, и у меня бежали мурашки по телу. Он говорил по-немецки и злился из-за чего-то.

Я захлопнула дверцу шкафа, когда послышались его тяжелые шаги.

– К сожалению, мне надо идти. Неотложные дела. – Он подошел ко мне и провел пальцем по моим губам. – Вечером я вернусь, и тогда мы познакомимся с тобой поближе.

Я поморщилась от его прикосновения, но старалась изо всех сил не терять присутствия духа.

– Твоя спальня – третья дверь справа. Устраивайся как дома. И не вздумай сбежать. Моя экономка, мадам Гюэ, находится здесь круглые сутки. Сейчас она спит, но она и спит с открытыми глазами – понятно? – Он усмехнулся. – Она знает о твоем появлении и будет следить за тобой. Из квартиры есть только два выхода. Эта дверь, которую я запираю снаружи на три замка, как ты уже видела, и… – Он молча показал на широкий балкон за гостиной. Почему-то это здание было гораздо выше нашего. Мы стояли на четвертом этаже, а мне казалось, будто мы парим под облаками. – Ты ведь не захочешь сделать это с собой, не так ли?

Он захлопнул за собой дверь, тщательно запер наружные замки, каждый из которых зловеще скрежетал. Когда его шаги затихли, я бросилась к шкафу и схватила дочку за руку.

– Выходи, – прошептала я. – Пойдем в мою спальню. Быстрее. В этой квартире живет еще экономка. Нельзя, чтобы она тебя увидела.

Мы побежали по коридору. Квартира была гораздо больше нашей. Я растерянно глядела на множество дверей. Что он сказал? Вторая дверь справа или третья? Или, может, слева? Вспомнить я никак не могла, но решила открыть третью дверь. Да, третью.

Старые петли заскрипели; это походило на пронзительный крик. Комната оказалась маленькая и скромная – двуспальная кровать, шкаф, маленький стол, а у окна кресло, обитое потертым твидом. Я потянула за шнур и раздвинула шторы. В комнату хлынул свет. Стены, казалось, ужасно давно не видели солнца и изголодались по нему.

– Мы будем тут жить? – тихо спросила Кози, потрогав ладошкой голубые обои, отслоившиеся по краю.

– Думаю, что тут, – ответила я, встала на колени, лицом к лицу с моей дочкой. – Но пока мы не придумаем, как выбраться отсюда, тебе надо прятаться. Никто не должен знать, что ты здесь. Понятно?

– Да, мама, – ответила она своим милым голосочком.

Я открыла шкаф и покачала головой. Прятаться в нем удобно, но небезопасно. Что, если сюда зайдет экономка и обнаружит ее? Нет. Я показала на кровать и велела Кози залезть под нее, пока я не найду другое место.

– Не беспокойся, мамочка, – прошептала она из-под кровати. – Я хорошо умею прятаться.

– Я знаю, моя хорошая, – ответила я дрогнувшим голосом и легла на кровать. Я устала, но должна быть сильной ради нее. И я буду сильной. Мы выберемся из этой переделки. Вместе.

Вскоре я услышала шаги в коридоре.

– Тсс, – шепнула я Кози, вскочив на ноги. – Кажется, кто-то идет.

Через мгновение дверь открыла строгая женщина, высокая, на десяток сантиметров выше моих метра шестидесяти. Лет шестидесяти, может, старше, в накрахмаленном синем платье и белом фартуке. Волосы убраны в строгий пучок под белым чепцом. На лице женщины появились хмурые морщины, а рот ощерился, когда ее глаза встретились с моими. Это была экономка, про которую сказал мне Рейнхард.

– Я мадам Гюэ, – сообщила она, оглядев меня с ног до головы; так смотрят на кусок свинины для жаркого в мясной лавке, когда забракуют его, найдя кусок получше. – Ты не такая, как та, что была до тебя. Она не выдерживала моего взгляда. – Экономка снова направила на меня долгий взгляд, потом резко повернулась. – Обед в пять. Не опаздывай.

Дверь закрылась, а шаги удалились.

– Можешь вылезать, доченька, – прошептала я. Кози осторожно выглянула из-под кровати.

– Я не могу решить, мама, – сказала она, очевидно размышляя над чем-то.

– Что решить?

– Вот эта тетя… Я не поняла, то ли она плохая, то ли просто… грустная.

Я любила в моей малышке ее прирожденную склонность искать хорошее в людях, даже в этой суровой экономке с ее каменным сердцем.