На телевидении есть одно золотое правило: не вкладывай в съемки собственные деньги. Вкладывай только чужие деньги, всегда. Я ненавижу историю, но мне очень хотелось сделать большую документалку о Жиле де Ре. Я вложил в этот проект все свои деньги, потому что устал бороться с непробиваемым повсеместным идиотизмом. Мне надоело зависеть от чужой тупости. Я заложил дом.

– Я заложил дом, я вложил в этот фильм все свои сбережения. Терпел капризы вечно всем недовольных актеров и занудство надутых историков, расписал все эпизоды, сидел с монтажерами в аппаратной, лично все проверял. Это было волшебно. А потом все сгорело дотла.

– Страховка?

Первым делом все спрашивают о страховке. Конечно, страховка была. Я же не идиот. И, конечно, по этой страховке мне не выплатили ни гроша. Разумеется, никто и не ждет, что страховая компания исполнит свои обязательства в полной мере и выплатит все до последнего пенса, но пусть она выплатит хоть что-нибудь. Самую малость. Просто чтобы отделаться. Нет. Хрена лысого, как говорили у нас во дворе.

Я знаю людей, предъявлявших страховщикам совершенно абсурдные требования. Джек-Список однажды ужрался в хлам и отправился бродить по городу. Утомился, сел передохнуть на ступеньках у подъезда какого-то здания на Риджент-стрит. Просыпается: уже утро. Бумажника нет. Портфеля с новеньким навороченным ноутбуком нет. Дорогих туфель ручной работы нет как нет. Золотых карманных часов тоже нет.

Напрочь убитый, он обратился в страховую компанию, у подъезда которой его обчистили ночью. Ему дали денег. Ему дали новый ноутбук. Новые туфли. Новые золотые карманные часы. По каким-то причинам, вероятно, прописанным в договоре микроскопическим шрифтом, страховые компании выплачивают страховку только законченным идиотам или мошенникам.

– Мне не выплатили страховку. Не стоило вкладывать в фильм свои деньги.

– Нет, ты все правильно сделал, – говорит Зак. – Слабый духом не будет даже пытаться, а ты попытался. Победа дается тому, кто дерзает, друг мой.

Судя по моему опыту, того, кто дерзает, ждет бесславный конец. Однажды я видел таких дерзновенных, в Афганистане. Две дюжины храбрецов, очень холодных и очень мертвых. Я снимал братскую могилу. Кем были погибшие? Кто их убил? Этого мы никогда не узнаем. Но те мертвецы были безоговорочно, необратимо мертвы. Ничто не сравнится со свежей братской могилой в разгаре жаркого лета.

Семтекс наотрез отказался.

– Хоть убей, не могу.

Я не стал его уговаривать. Такие вещи не входят в стандартный контракт. Запах. Да, смрад, буквально сбивающий с ног. Мы стояли в нескольких сотнях шагов от ямы, и всех тошнило от вони гниющих трупов. К тому же существует негласное правило: не заставляй оператора делать то, что не готов сделать сам.

Я схватил камеру. Я не смотрел в объектив. Мне не хотелось на это смотреть. Руки все делали сами. Я просто зажмурился и направил камеру в нужную сторону, хотя отснятый материал получился на удивление четким и мастерски скомпонованным. То есть так мне сказали. Я не смотрел свою запись, и по вполне очевидным причинам ее не выпустили в эфир. Это уж точно не легкий фильмец для субботнего свидания. И еще мне сказали, что до меня эту могилу пытались снять три оператора. Двое хлопнулись в обморок, одного сразу вырвало. А потом я геройски взял камеру и все сделал, как надо. Я единственный, кто сумел. Сколько в мире моих разных «я». И у каждого из моих «я» свои собственные приключения.

Я не чувствовал запаха, потому что сильно простудился. Нос был заложен настолько, что я не мог им дышать, не говоря уж о том, чтобы хоть что-нибудь обонять, но я никому ничего не сказал. Когда я вернулся к съемочной группе, неподалеку от нее стояли какие-то хмурые местные. Которые вполне обоснованно ненавидели журналистов и телевидение.

– Крепкий мужик, – сказал кто-то из них.

Возможно, это была наивысшая похвала из всех, что я слышал в свой адрес, и она была полностью незаслуженной.

– И я потерял дом, – говорю я.

– О чем был твой фильм? – спрашивает Зак.

– О французском дворянине по имени Жиль де Ре, который развлекался, убивая маленьких мальчиков и вызывая демонов, как считали его современники. Но не все. Кто-то, наоборот, утверждал, что он был великим героем, одним из умнейших и храбрейших людей своего времени, периода Столетней войны, но его обчистил до нитки какой-то хитрый итальянский мошенник.

– И ты удивляешься, что все сгорело? Где ты сейчас живешь? – спрашивает Зак.

– У друга пустует квартира, и он пустил нас пожить.

– Хороший друг.

Не совсем. Флориан был (может быть, и до сих пор остается) финансовым консультантом. Это непостижимо, потому что даже мне очевидно, что он ничего не понимает в финансах. Но в мире, где Джо’н занимает высокую руководящую должность на телевидении, где Джек-Список считается журналистом, где я сам был музейным куратором по текстильным изделиям, вряд ли кого-нибудь удивит, что финансовым консультантом становится человек, чьи познания о финансах почерпнуты из таблоидов.

Многие люди, обращавшиеся за советами к Флориану, во время кризиса потеряли немалые деньги. Сам Флориан утверждает, что виноват кризис, а не его собственная вопиющая некомпетентность. Но инвесторы, потерявшие деньги, всегда недовольны. Инвесторы, потерявшие большие деньги, недовольны вдвойне. Флориану еще повезло, что ему не попались клиенты из бывших коммунистических стран, где деньги являются государственной религией. Его клиентами были степенные, добропорядочные обыватели, любящие легкий джаз и домашний уют. Они не стали бы рисковать своим комфортом ради того, чтобы грохнуть безмозглого Флориана. Но нанять бравых ребят для воспитательного избиения вовсе не обременительно для кошелька и для совести, и даже если потом все раскроется, за такое у нас не сажают.

Когда я работал на стройке вместе с ирландцами из последней волны работяг, там всегда ошивались какие-то темные личности, ищущие добровольцев. «Ну что, ребята, кто-нибудь хочет подзаработать?» А поскольку субботние вечера все равно завершались массовым мордобоем, какой-нибудь ирландец охотно брался за подработку. Во времена моей юности на лондонских стройках вкалывали ирландцы, а алкаши из Глазго побирались на улицах. Теперь вкалывают поляки, а побираются выходцы из Румынии. Прогресс.

Однажды вечером после того, как Флориана изрядно избили и велели ему лежать тихо, чтобы фотографии, которые отправят заказчику в качестве подтверждения, вышли качественными и четкими, Флориан осознал, что есть еще как минимум полдюжины других недовольных инвесторов, могущих прибегнуть к такой же методе. Он сбежал на Оркнейские острова, а поскольку цены на недвижимость сейчас упали, он не стал продавать свою лондонскую квартиру (Флориан скорее отрубит себе все пальцы, чем потеряет хотя бы один фунт стерлингов) и предложил нам пожить у него в Воксхолле почти задаром.

– Не горюй, – говорит Зак. Меня жутко бесит, когда все плохо, а тебе говорят «не горюй». – Скоро все снова изменится к лучшему. Жизнь, она как доска-качалка. То вверх, то вниз.