любви стала эксклюзивно женской нагрузкой. Противные женские характеры и болтовня, неудовлетворённость мужей готовкой, состояние дома и атмосфера в соседском сообществе, привлекательная для мужа внешность и ответственное материнство — на это и многое другое предлагалось обращать внимание саморазвивающимся женщинам. Немного времени потребовалось, чтобы этот императив в пропаганде превратился в «свободный женский выбор».

За такую пропаганду гетеросексуальности на вас вряд ли составят протокол, хотя бы потому что объём рынка селф-хелпа только в США приближается к $14 млрд — включая коучинг, онлайн-курсы и книги. В Россию поп-психология хлынула в 90-е, а рынок саморазвития до сих пор только раскачивается. Эта индустрия ловит возможности научить людей жить в любых условиях: после движения #MeToo огромное число пикап-коучей (многие из которых попросту учили мужчин поить женщин до бессознанки, а затем насиловать) переквафицировались в рилейшеншип-консультантов (и часто продолжают под этим лейблом учить ровно тому же); многие из них на лету переобулись в про-феминистские шкуры и качают ещё больше денег, обучая свежие поколения мужчин «новой маскулинности». Естественно, успехом пользуются женщины-коучи, которые качают тему традиционных гендерных ролей, — мол, как жаль, что сейчас мужчины не придержат дверь и не уступят место, а женщины не посвящают себя целиком семье. Иронично, что, как и куча других важнейших идей и инициатив, перехваченных капитализмом и превращённых им в отвратительных токсичных монстров, селф-хелп литература в действительности зародилась в среде низовых самоорганизаций и рабочих обществ взаимопомощи. «Литература советов» как таковая существовала давным-давно, но возникновение сферы селф-хелпа профессорка Бет Блум в книге The Self-Help Compulsion[109] связывает именно с активистской литературой анархистов и социалистов Британии второй половины 19 века, вроде книги Джорджа Холиока Self-Help by the People. В то время в среде рабочих освободительных движений такие тексты появлялись из представления о чтении как активности, которая может привести к социальным изменениям. Но с импортом идеи в США, массовой грамотностью, улучшением почтовой инфраструктуры и тревогой среднего класса по поводу своих манер в сравнении с аристократами, инструкции по поддержке своих сообществ и построению лучшего общества быстро выродились в книги, рассказывающие как правильно брить подмышки и не перечить, чтобы понравиться мужчине. И психологи стали главными экспертами такой литературы. Ева Иллуз говорит, что из текущей исторической перспективы Фрейд выглядит более влиятельным, чем Маркс, из-за его роли в том, как современный человек ощущает свою самость; и одним из результатов его деятельности стала настолько большая роль психологов и психотерапевтов в обществе, — не только для индивидов, но и для корпораций в попытках организовать более эффективную рабочую силу или придумать алгоритмы, вызывающие у пользователей большую зависимость. Я закончу абзац соображением, на которое хочу обратить особенное внимание, потому что оно является ключом ко всему, что я написал выше. Индустрия психотерапии (и любовного селф-хелпа) с её гигантской ролью в обществе выстроена на том, что предлагает индивидуальные решения к социально-обусловленным проблемам; или, цитируя Ульриха Бека,[110] заставляет «искать биографические решения системным противоречиям».

Когда несчастливая персона (в браке или нет) приходит к терапевту, олицетворяющему обещание здоровья и спокойствия, тот не скажет ей, что её проблемы обусловлены социальным неравенством, убийственной некрополитикой авторитарного режима, патриархатом или тем, что семья неспособна обеспечить её счастье из-за того, как она структурно устроена, — это сделало бы работу терапевта бессмысленной; он скажет, что проблемы персоны решаются эмоционально-когнитивным тюнингом и в ближайшие тридцать сеансов по 4к за час — в лучшем случае — они смогут глубоко заглянуть в её детство и настоящее, чтобы «найти корень проблемы»[111], в худшем — он будет рассказывать, как самостоятельность и независимость мешают ей найти счастье с любящим мужчиной и что лучше почаще быть покорной и заниматься сексом «для здоровья». К чему отсылает эта установка индустрии селф-хелпа, психологии и психотерапии, что счастье человека зависит от него самого и им же могут быть предприняты действия для улучшения своей жизни? К базовой идеологии модерности — индивидуализму, который появился сначала как моральный индивидуализм — сопротивление ригидным законам церкви и общества, затем как аффективный[112] — шекспировские влюблённые бросают вызов семейным кланам во имя привязанности — и к текущему моменту выродился в утилитарный индивидуализм, подразумевающий, что юридически автономное тело должно полагаться в жизни только на себя и прикладывать максимум усилий, чтобы удовлетворить собственные потребности. Зигмунт Бауман в предисловии к книге Ульриха Бека и Элизабет Бек-Герншейм Individualization пишет, что «индивидуализация представляет собой превращение человеческой идентичности из данности в задачу — и наделяет акторов ответственностью за исполнение этой задачи и за последствия (и побочные эффекты) своих действий; другими словами, это установление автономности де-юре», когда она необязательно существует де-факто. Неолиберализм находит себя в образе экономически самодостаточного человека, который извлекает из себя ресурсы для деятельности и сам же их восполняет; но эта идеология не находит подтверждения в повседневном опыте и социологических исследованиях труда, семьи и сообществ: человек не изолированная монада, а узел в сетях взаимозависимых тел и институций.

Какую роль в обществе индивидуализации играет любовь? Во-первых, она способствует ещё большему эгоцентризму индивидов, потому что погоня за любовью — это погоня за собственным счастьем; Ева Иллуз говорит, что романтическая любовь это вообще главное выражение идеологии индивидуализма. А во-вторых, она уничтожает публичную сферу, делая невозможным или очень сложным коллективное политическое действие. Социолог Ричард Сеннетт объясняет[113], как это происходит в условиях, когда под влиянием психологии всё большее число людей начинает интересоваться своей собственной жизнью и эмоциями, как никогда до этого в истории: и это оказывается ловушкой, а не освобождением. Психология обозначает центральной ценностью личную аутентичность: «а что я действительно думаю? А я по-настоящему это чувствую?» Таким образом, ситуации и вещи, не имеющие прямого отношения к персональному, начинают рассматриваться как менее значимые. Сеннетт пишет, что это приводит к нарциссизму как особому виду расстройства личности, погружённой в себя и не отдающей себе отчёта в том, как она связана с внешним миром и другими людьми. Для такого типа личности общественные проблемы, которые напрямую её не касаются (например, материнский капитал, если речь идёт о женщине, собирающейся рожать), становятся нерелевантными. Так начинает разваливаться публичная сфера: чем больше людей, для которых внутренний мир и семейный очаг становятся смыслом жизни, тем меньше людей, готовых вообще быть активными в публичной сфере. Мало где это наблюдается настолько хорошо, как в сегодняшней России, где добивание и без того еле живой публичной сферы происходит сразу с двух сторон: государством и уходящими в параллельную семейную/любовную жизнь гражданами. С разрушением публичной сферы у