Мистеру Дарси Мортону, с любопытством наблюдавшему за другом, показалось, что он редко видел на его лице столь легкое выражение, как во время ответа на приветствие мальчика. Фредерика направилась к гостю с протянутой рукой, и он улыбнулся ей, вызвав у мистера Мортона некое подобие шока. Эта улыбка совсем не походила на те, которыми его лордство удостаивал вьющихся вокруг него кокеток, – она была куда более теплой и искренней. «Господи! – воскликнул про себя мистер Мортон. – Неужели ветер подул оттуда?»

Тем временем Фредерика, вежливо поздоровавшись с неожиданным визитером, спросила вполголоса:

– Что привело вас сюда, кузен?

– Чувство долга, – ответил маркиз и насмешливо добавил, слегка понизив голос: – Я боялся, что вы окажетесь в неподходящей компании!

С трудом удержавшись от смешка, Фредерика ограничилась красноречивым взглядом и промолвила с ослепительной улыбкой:

– Думаю, кузен, вы знакомы с большинством наших гостей, хотя я, возможно, должна представить вас мисс Апкотт и мисс Пенсби. – Подождав, пока Элверстоук кланялся упомянутым девицам, она представила его двум молодым щеголям. Маркиз удостоил их кивком, а их пышное облачение – поднятием бровей и легкой уничтожающей улыбкой, после чего перенес внимание на остальных гостей. Помимо Дарси Мортопа и тихого человека, в котором он узнал сэра Марка Лайнхема, присутствовали еще четверо хорошо знакомых ему людей, смущенно смотревших на него. Это были племянник маркиза, лорд Бакстид, его кузен и кузина, Эндимион и Хлоя Донтри, и его секретарь, Чарлз Тревор. Состояние Хлои можно было объяснить простой нервозностью при виде человека, на которого ее с колыбели учили взирать как на всемогущего благодетеля и которого ни при каких обстоятельствах не следует гневить, но три джентльмена выглядели так, словно их уличили в каком-то проступке. Мистер Тревор не предложил никаких объяснений своего присутствия, Эндими-он с виноватым видом сказал, что Хлоя попросила сопровождать ее, а Карлтон – что просто заглянул узнать, как поживают леди. Его лордство, не проявляя никаких признаков неодобрения, дружелюбно им улыбнулся и проследовал в заднюю гостиную, где сидела с вязаньем мисс Уиншем, время от времени кидая угрожающие взгляды па визитеров. При виде маркиза она помрачнела еще сильнее и весьма резко ответила на его вежливое приветствие. Нисколько не обескураженный, Элверстоук уселся рядом и попытался завязать разговор, прилагая столько усилий, чтобы понравиться собеседнице, что та впоследствии призналась Фредерике, что у него, по крайней мере, хорошие манеры и что он говорит как разумный человек.

Визит маркиза не продлился долго, и он не принял участия в шумной игре в «мнения», которая была предложена самыми младшими из присутствующих. Элверстоук уделил мало внимания своим родственникам и вовсе никакого – двум денди, по ко времени ухода успел уточнить для себя несколько моментов. Эндимион был очарован Кэрис, Бакстида, по-видимому, интересовала Фредерика, а Чарлз Тревор, несмотря на свою сдержанность, не мог скрыть от проницательных глаз маркиза явных признаков влюбленности. Очевидно, на его чувства отвечали взаимностью, но столь же очевидно он опасался, что его знатный работодатель задушит его намерения в зародыше. Те же страхи, судя по настороженному взгляду, испытывал и Эндимион. Причиной замешательства Бакстида, возможно, была боязнь, что Элверстоук выдаст его матери: воздавая должное этому напыщенному тугодуму, следовало отметить, что он был сам себе хозяин и никогда не выказывал желания зависеть от милостей дяди. В действительности Элверстоук питал лишь прохладный интерес к будущему наследника и вовсе никакого – к будущему племянника: знай это Эндимион и Карл-тон, они могли бы не тревожиться. Он предпочитал обоим своего секретаря и, хотя не намеревался вмешиваться в его дела, не одобрял его явного намерения жениться на мисс Донтри. Чарлз был наделен талантами, но не имел состояния; брак с девушкой, располагавшей скромным приданым и не имевшей никакого влияния, едва ли способствовал бы удовлетворению его политических амбиций. Беседуя с мисс Уиншем, Элверстоук наблюдал за Хлоей из-под лениво полуопущенных век. Хорошенькая девушка, но слишком недавно вышла из школьного возраста, чтобы распустить лепестки. Смущенный румянец свидетельствовал о молодости и влюбленности, с которым, однако, причудливо сочеталось серьезное и задумчивое выражение лица. Его лордство начинал понимать, что привлекало в девушке такого молодого человека, как Чарлз. Если его чувство окажется сильным, придется предложить ему свою поддержку. Не имея богатой и влиятельной жены, Чарлз будет нуждаться в покровителе, способствующем его карьере не с помощью денег (от которых он, вернее всего, откажется), а подыскав для него службу в правительственных кругах, где его усердие и дарования обеспечат признание и быстрое продвижение. Добиться этого не составит труда – куда труднее будет найти на его место секретаря, который столь же понравится его лордству. Впрочем, дело не являлось неотложным: маркиз подозревал, что Хлоя – первое серьезное увлечение Чарлза, и не сомневался, что Чарлз – первая любовь Хлои, которая могла ни к чему не привести.

Значительно сложнее было определить, испытывает ли Кэрис к Эндимиону более сильное чувство, чем к другим своим поклонникам. Казалось, она обращается со всеми одинаково любезно и доброжелательно, а восхищение, появлявшееся в ее глазах при взгляде на Эндимиона, не вызывало удивления – он был чертовски красивым парнем.

Что касается сэра Марка, то его лордство, не жаловавший романтических меланхоликов, считал его способным добиваться руки Кэрис не в большей степени, чем если бы та была статуей. Он не пытался привлечь ее внимание, а выглядел вполне удовлетворенным тем, что сидит рядом с ней и смотрит на нее с мечтательной улыбкой, казавшейся маркизу идиотской. Не присоединяясь к играющим в «мнения», сэр Марк все еще был поглощен созерцанием, когда Элверстоук, простившись с мисс Уиншем, подошел к нему и с усмешкой осведомился:

– Восхищаетесь моей подопечной, Лайнхем?

Сэр Марк вздрогнул и обернулся. Увидев, кто пробудил его от грез, он встал, поклонился и просто ответил:

– Да, милорд. Она словно сошла с полотна Боттичелли, не так ли? Как будто в своем ином воплощении она позировала ему, когда он писал «Рождение Венеры»! Увы, ее нельзя вставить в раму, чтобы постоянно иметь перед глазами! Как я желал бы, чтобы эти черты всегда оставались такими, как сегодня, – чистыми и совершенными! – Сэр Марк вздохнул. – Конечно, это невозможно. Прекрасная невинность, которую мы видим сейчас, на заре ее женственности, вскоре исчезнет – возраст и житейские страсти наложат на нее печать, оставят борозды в ее красоте и…

– И удвоят ее подбородок! – закончил его лордство, которому надоели вычурные излияния.

Покинув сэра Марка, он подошел проститься с Фредерикой. Она раздавала фишки игрокам, сидевшим за карточным столом, но при виде маркиза передала коробку сестре и вышла с ним к лестнице.

– Не стану умолять вас не уходить так скоро, – сказала девушка. – Я уверена, что вам смертельно скучно. Но, надеюсь, вы убедились, что мы не пребываем в дурной компании?

– О да! Компания вполне безобидная, – ответил он. – Особенно ваш образец всех добродетелей, единственное желание которого состоит в том, чтобы заключить вашу сестру в рамку и повесить ее на стену, дабы она могла вечно радовать его взгляд.