месте. А птички нет. Значит, улетела. Значит, опоздали.

Но вдруг по лестнице топ-топоток.

— Ага, кто-то есть!

Дверь отпирается. Выходит на крылечко Полина Александровна, офицерская жена, Колькина злая мать. Смотрит на солдат, на матроса. Не узнает Колю.

Ну, еще бы! Где ей узнать! Он вон какой вымахал!

И к тому же она давно решила, что Коля погиб. Она даже говорила тете: «Туда ему и дорога! Сам убежал!»

А Коля, конечно, узнал ее. Ведь она все такая же. Но он смотрит на нее, как на чужую. Сердито смотрит.

Это правильно! На что ему такую мать?

Она спрашивает:

— Что вам угодно? И зачем ломать двери?

Вотинцев отвечает:

— Надо открывать быстрее! Тогда ломать не будут!

И еще говорит:

— Нам бы к их благородию!.. На пять минут!.. Больше не задержим!..

Она говорит:

— Мужа нет дома!

— А где же они?

— Сама не знаю!.. Уехал… Бросил!..

Сказала так и заплакала — пустила слезу. И стала вытираться тоненьким платочком.

— Давно бросил?

— Уже неделю одна-одинешенька!..

Тут матрос отодвинул Полину Александровну в сторонку — откинул, как пушинку, и вверх — по лестнице. И все за ним. И Мишка за ними.

Смотрят. В этой комнате нет. И в других нет. И на балконе тоже нет.

— Удрал живоглот, — сказал Вотинцев.

— Недоглядели! — сказал матрос.

— Опоздали! — сказал Коля.

— Недоглядели! — повторил матрос. А сам ширк-ширк глазами во все стороны. И доглядел.

Вдруг спрашивает Полину Александровну:

— Мадам, вы часто моете посуду?

— Мою? — растерялась от неожиданного вопроса Полина Александровна. — Каждый день мою. — И не может понять, почему ее спрашивают об этом.

И Вотинцев не понимает. И Коля не понимает. И Мишка удивляется.

А матрос заулыбался. Зубы белые-белые, ровные-ровные, полон рот зубов. И спрашивает снова:

— Мадам! А когда вы брились последний раз?

Она говорит:

— Я не понимаю, о чем вы спрашиваете?..

Она какая-то напуганная, встревоженная и печальная. Мишке даже как-то жаль ее.

Матрос говорит:

— А я понимаю! Я вот о чем спрашиваю!

И вытаскивает из-под шкафа круглый подносик. А на подносике немытая бритва. И в чашечке мыльная пена. И тут же смятые мокрые бумажки, все в этой пене и в волосах.

— Ах, — Говорит Полина Александровна. — Это муж последний раз брился… Давно уже — неделю назад… Такая неряха он у меня: ни за что сам не вымоет, а все куда-нибудь задвинет…

— Неделю назад?

— Неделю!

— Вот какая короткая эта неделя: мыльная пена за неделю не высохла!

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

19

⠀⠀⠀ ⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

„Ты, малец, — молодец"

⠀⠀ ⠀⠀

Мишка увидел немытую бритву и сразу все понял. И перестал жалеть живоглотиху.

— Дяденька! — Закричал он матросу. — Дяденька! — закричал он Ивану Сидоровичу. И стал объяснять им обоим:

— Я ведь его видел. Он прошел мимо меня. Вот только что прошел, когда я нес доски. Он теперь в шубе, в шапке. Он теперь без усов.

— Что ты, Миша? Что ты, фантазер? — закричала живоглотиха. — Во сне увидел? Георгий Аммосович уехал в шинели!

Выходит, что Мишка врет. Ему стало неудобно, а доказать нечем.

Вотинцев посмотрел на матроса, матрос на Вотинцева.

— Ищи! — сказал матрос.

Обыскали всю квартиру. Все есть. Всякой еды — на год! Маевского нет, и шинели его нет. И ничего подозрительного тоже нет.

Впору уходить. И вдруг Мишка вспомнил:

— У них еще подловка. У нас верхние квартиры с подловкой.

Тогда Коля тоже вспомнил и подтвердил:

— Ага, у нас — подволока, чердак!

И вышло, что он проговорился, сказал «у нас». И он сразу покраснел и замолчал. Но никто почему-то не заметил, что он проговорился.

Пошли на подволоку. И вот она — шинель! И вот они — сапоги! Значит, Мишка не соврал. Значит, Маевский и вправду убежал переодетый!

— Ты, малец, — молодец! — сказал матрос и погладил Мишку по голове.

И еще нашли наган и две винтовки.

Тут Вотинцев снова пошептался с матросом.

Матрос сказал:

— Веди! Надо выяснить!

Вывели Полину Александровну, разрешили ей запереть дверь И сразу матрос взял у нее ключик:

— Мадам, спокойно! Ключик я похраню. Если вернетесь — сразу же ко мне. И тогда — вот он, ключик.

И ушли… А Коля остался. Теперь он открылся, что он — Коля: подошел к Мишке, поздоровался, большой, кудрявый, красивый, и сказал:

— Привет! Я скоро зайду!

И тоже ушел.

Теперь Мишка один на один с матросом.

— Дяденька! Вы будете у нас жить?

Матрос внимательно посмотрел на Мишку:

— Тебя как звать-величать?

— Мишка!

— Мишка? Значит, Михаил? Ничего имечко! Но у меня лучше — Ардальон! Так меня и зови. Ты, малец, — молодец. Будем друзьями.

— А что вы будете делать?

— Буду вас кормить.

— Ну-у, — протянул Мишка. — А я думал, что вы будете сражаться с буржуями…

— Дурак, — сказал Ардальон. — Как же ты будешь сражаться без пищи? Боец должен быть сытым. И работник должен быть сытым… У тебя мать что делает?

— Работает.

— Где?

— В типографии.

— Ее буду кормить. Дам карточку.

— А тетю?

— Какую тетю?

— Хозяйку. Которая сдает комнаты.

— А чего она делает?

— Комнаты сдает.

— Это не работа — комнаты сдавать!

— Не будете ее кормить?

— Не буду!

— А офицершу?

— А чего она делает?

— Ничего не делает. Она — богатая.

— Не буду! Не трудящийся да не ест!

— А меня?

— Ты — малец-молодец! Тебя буду! И на этом точка: надо идти.

Сейчас Мишка остался один, и это хорошо: ему надо подумать!

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Бога нет

⠀⠀ ⠀⠀

Мишка пришел в свою комнату, сел.

Как хорошо, как радостно было переезжать сюда из подвала. Тут и стулья! И стол! И кровать, чтобы мама не спала больше на полу! И в углу — бог: большая икона!

— Все — как у людей!

И вдруг оказывается, что икона-то ни к чему! «Бога нет», — сказал Ардальон.

Может, и вправду нет?

Вот все говорили: царь! царь! И пели: «Боже, царя храни». А вот не стало царя и… хоть бы что!

Может, и про бога зря говорят? Может, и молятся зря?

Ардальон сказал, что бога нет, и снял икону. Снял? Снял!

Ну и Мишка сейчас снимет!

И тотчас же Мишка взгромоздил стул на стол и полез в угол. Батюшки, пыли-то сколько!

А бог, если посмотреть на него близко, просто нестриженый старик: волосы долгие, как у девчонки. И вокруг головы