— О-о-о-о-о, — протянул шпрехшталмейстер с елейным удовольствием. Глаза у него заблестели. — Они восхитительны! И так юны! Бесподобно, бесподобно!

А вот жирафы, едва удостоив его взглядом, спрятались обратно.

— Нет, нет, нет, пускай снова выглянут! — возмутился он.

Я-то, в отличие от толстяка, уже знал, что жирафов невозможно подчинить своей воле, и потому решил, что дело сделано.

— Вы их увидели. Уговор есть уговор, — напомнил я, буравя взглядом кулак с монетой.

— Еще покажи! — Он раскрыл ладонь и показал монету. — Покажи — и она твоя. Слово даю.

Я посмотрел на монету, потом на прицеп, потом вновь на монету, ломая голову, как бы ее добыть. Рассудив, что головы жирафов толстяк уже видел, я открыл дверцы, и взору циркача открылись их ноги. Я понадеялся, что этого хватит.

Куда там:

— Ну же, это ведь далеко не все, на что ты способен!

Мне в голову не пришло ничего лучше, чем поднять крышу, чтобы можно было поглядеть на жирафов с высоты. Я вскарабкался по боковой лесенке, надеясь, что пузатый шпрехшталмейстер последует моему примеру.

— Молодой человек, этот способ не подойдет! — крикнул он, потирая живот. — Надо еще что-нибудь придумать!

Я никак не отреагировал на эти слова, и тогда он подбросил монетку на ладони. Я не знал, что теперь делать. Кусочек золота подскакивал у него на руке, блистая в лучах фонаря. Двойной орел, такой сверкающий и красивый.

Он ждал:

— Сынок, монета твоя! Ты разве ее не хочешь?

Я с трудом оторвал взгляд от трофея и огляделся. Мое внимание привлек крупный, тяжелый зажим — четыре такие скобы удерживали в поднятом положении всю боковую стенку. «Может, опустить ее, совсем немножечко?» — подумал я. И не важно, что прежде я ни разу не трогал этих зажимов и не представлял, какой вес у стенки. «Опушу ее наполовину — самое большее», — сказал я себе. Слишком уж силен был соблазн.

Сперва я поднял крышу, а потом стал возиться с зажимами. Старик закрепил их на совесть — видимо, не рассчитывал, что придется снимать за время путешествия, а мне надо было срочно снять. Казалось бы, самое время еще раз спокойно обдумать мой план и опомниться. Но золотая монетка по-прежнему внушала мне, будто я смогу перехитрить ушлого богача, и эта мысль оглушала, отупляла, ослепляла.

Когда я снял последнюю скобу, я схватился за стенку по центру и, уперев одну ногу в крыло машины, опустил ее примерно до этого же уровня — впервые за все то время, что жирафы провели в загончиках.

Мистер Персиваль Боулз следил за каждым моим движением, точно я тут устроил образцово-показательное выступление. Моя выходка была не просто глупой — нет, она была эгоистичной и смертельно опасной, и я пожалел о ней сразу же, как только опустил стенку. Потому что не успел я толком слезть с крыла, как поскользнулся на нем — металлическая обшивка стала влажной от тумана — и упал спиной в грязь, а стенка обрушилась на меня, придавив по самую грудь.

Теперь нас и жирафов не разделяло совсем ничего. Они страшно перепугались, раскачали вагончик и встали на дыбы, готовые дать отпор любому обидчику. Я находился к ним ближе всех. И заглянул в их доверчивые огромные карие глаза. В них было столько страха и смятения, что у меня внутри все оборвалось. В ту минуту мне предстала во всей красоте огромная жирафья душа, а они, помилуй меня Господь, увидели, какое ничтожество из себя представляю я, и тут же, перебирая хрупкими ногами, поспешили от меня отодвинуться. Они разглядели во мне льва. И теперь в любой момент могли поступить со мной так, как полагалось поступать с хищником: избить до заслуженной смерти, повалив на дно вагончика.

Я понимал: если ничего не предпринять сию же секунду, мы все обречены.

Вскочив на ноги, я приналег на упавшую стенку и сумел снова ее поднять, а потом запрыгнул на крыло и торопливо приладил зажимы туда, где они раньше и были, вернув на место тяжелую заслонку.

Спрыгнув на землю, я с мольбой уставился на окошки в надежде, что звери снова выглянут. Но нет: мой слух уловил то, что я хотел бы позабыть как страшный сон: первые нотки того самого жуткого жирафьего вопля, который я уже слышал в ночь, когда на вагончик напали хулиганы. Поднявшись на несколько ступенек по боковой лестнице, я заговорил с жирафами сквозь щели в обивке, стараясь подражать стариковской манере. Я боялся — точнее, догадывался, — что они никогда больше мне не доверятся. Но, к моему изумлению, стоило им услышать мой голос, как стоны стали затихать. Я заговорил с ними громче. За считаные секунды жирафы совсем успокоились, а потом, позабыв о моем предательстве, подошли ближе.

Но это было уже слишком. На мгновение вместо их глаз я увидел доверчивые карие глаза своей лошади и вновь пережил страшное преступление, из-за которого мне и пришлось отправиться на поиски Каза. Нестерпимо захотелось крикнуть жирафам: «Не прощайте меня! Не смейте!» Но я только опустился на землю и уткнулся в колени, пытаясь собраться с духом. Я понимал, что едва увернулся от пули, которую сам же и выпустил.

— Ну же, дружок, возьми себя в руки, — сказал Боулз. — Это же просто животные.

Теперь, когда с его уст сорвались слова моего отца, единственным, что удерживало меня от смачного удара по этой поросячьей морде, была пара глаз, по-прежнему наблюдавших за мной сквозь туман.

— Им надо просто напомнить, кто тут главный, — не унимался он. — Давай еще разок попробуем.

Я поднялся и силой заставил себя отвести взгляд от его кулака, в котором была зажата монетка.

— Я не тот, кто вам может помочь с этим делом. Он окинул меня взглядом. В свете фонаря толстяк пугающе напоминал самого Люцифера.

— А к кому же мне обратиться?

— К мистеру Джонсу, — прошептал я.

— И где же он сейчас?

— Не хочу его будить.

— Что ж, ладно. — Он снова улыбнулся мне своей хищной улыбкой. — Монета все равно твоя, а сколько еще ты таких сможешь достать! Мы ведь живем в век возможностей, мой юный друг. Нужно уметь урвать то, что хочешь. Запомни. Предложение о работе остается в силе. Персиваль Боулз — хороший друг, такими не разбрасываются. — Он снова поглядел на вагончик. — Жалко их, правда? Этих зверей так тяжело достать, но при этом мрут они очень быстро и не оставляют потомства. Но пока они живы, надо успеть на них подзаработать. Так что держи.

Я перестал слушать его уже после