она сама рисковала упасть на землю, и вовсе не факт, что мы сумели бы поставить ее на ноги.

— Лук! — прошипел Старик.

Я схватил луковицу, сунул в его протянутую руку и стал ждать, что будет дальше.

Нос Красавицы дрогнул — она почуяла угощение. Старик сделал к ней осторожный шаг, вытянув вперед руку с луковицей. Но она не спешила ее брать, а, несмотря на слабость, приготовилась к атаке — быть может, последней в своей жизни.

Старик торопливо отпрянул, опустив луковицу.

Прошла секунда. Я подошел поближе, чтобы лучше видеть, что происходит. Красавица повернула голову в мою сторону, приподняв шею. Старик это заметил.

— Подойди ближе, — велел он шепотом.

Я шагнул вперед.

Не сводя с меня глаз, Красавица приподняла голову, а потом опустила.

— Еще ближе! — прошептал Старик.

Подчиниться было нелегко. Я оказался так близко, что теперь Красавица без труда могла меня ударить. Старик снова протянул руку с луковицей, на этот раз мне. Надо было взять ее, вот только я никак не мог себя заставить. Я боролся с желанием метнуться в заросли кукурузы и исчезнуть в них — и пускай Старик спасает перепуганного великана сам, а не ценой моей шкуры.

— Бери! — приказал он мне.

Но я так и не смог пошевелиться, и тогда он сам ко мне подошел, пихнул луковицу мне в карман и толкнул меня к жирафу.

Красавица неуверенно подошла ко мне. Ноздри у нее подрагивали. Теперь лассо на ее шее оказалось до того близко, что можно было рукой схватиться. А потом, в точности как в ту первую ночь на карантинной станции, она опустила голову и обнюхала лакомство. Я достал луковицу из кармана и протянул ей. Она подцепила ее языком, вскинула голову, и луковица исчезла у нее в пасти.

Стараясь не напугать нашу девочку, Старик осторожно подтащил к моим ногам целый мешок лука, подаренный нам отцом темнокожего семейства.

— Угости ее! — велел он.

Пока я доставал первую луковицу, сзади послышался лязг. Я обернулся и увидел, что Старик опустил стенку пульмана, так что Дикарь оказался теперь безо всякой защиты. А следом Старик достал из-под вагончика длинную, широкую доску, о существовании которой я даже не догадывался, и положил ее, как мостик, между землей и прицепом, чтобы Красавице легче было забраться внутрь на своих тонких ногах.

А потом поманил меня к себе.

Я стал потихоньку отступать назад, не выпуская из рук мешка. Через каждые несколько шагов я доставал луковицу и прятал себе в карман, а потом ждал, когда Красавица за ней подойдет. Шла она медленно. Но все же шла. Каждый раз, когда она подходила, я угощал ее луковицей — она быстро хватала ее губами и проглатывала, а я тем временем клал в карман новую порцию.

Мы повторили этот маневр множество раз, пока наконец не подошли к прицепу.

Я взобрался на мостик, потом на откинутую стенку, а потом и в загончик.

Красавица остановилась.

Дикарь начал принюхиваться и топать копытами по моховому настилу. А вот его подруга с подозрением смотрела на меня, покачивая головой, точно взвешивала, стоит ли лакомство того, чтобы забираться туда, куда я ее маню.

Мешок почти опустел. Помахивая им, я вышел Красавице навстречу из ее загончика, а потом снова в нем спрятался.

И она наконец решилась.

Сперва на мостик опустилась одна нога, потом вторая, затем третья… А вот раненая никак не могла отыскать опору. Когда Красавица наконец забралась на мостик, у меня захватило дух… Наклон был таким сильным, что в следующий миг ее ждало одно из двух: либо она пулей ринется вперед и заберется в вагончик, либо опрокинется на спину так быстро, что никто не успеет ее подхватить.

Я быстро раскидал оставшиеся луковицы по мху и, прихватив последнюю, взобрался на перекладину между загончиками неподалеку от Дикаря.

Красавица потянулась вперед, выпростав длинный язык, и стала собирать с пола угощение. А потом вскинула голову, влекомая запахом луковицы у меня в руке, и наконец встала на моховой настил всеми четырьмя ногами.

Получилось: теперь она была внутри!

С неожиданным проворством Старик поднял и закрепил стенку, а потом опустился на подножку, чтобы перевести дух. Мне очень хотелось к нему присоединиться, но я не мог шевельнуться. Красавица положила свою тяжелую голову мне на ноги. Как только Старик поднял заслонку, она сразу же потянулась к Дикарю, чтобы его обнюхать. А потом, прижавшись дрожащим телом к стенке своего вагончика, уткнулась массивной мордой мне в колени и закрыла глаза. Из носа вырвался вздох — такой же тяжелый, как сама Красавица.

Я коснулся ее дрожащей морды, и тут откуда-то из самых глубин моей души хлынул мощный поток позабытых эмоций. Среди них было и то самое детское чувство, которому я поддался — пускай и ненадолго — ночью после нашего горного приключения. Вот только теперь, когда Красавица уткнулась мне в колени, чувство это охватило меня без остатка, а сердце наполнилось такой чистой и теплой радостью, какой я уже очень давно не испытывал. Меня накрыла волна нежности, и даже дыхание перехватило.

Красавица открыла карие глаза, снова напомнив мне о моей лошадке. Нежность, вспыхнувшая в душе, тут же сменилась тайной болью, преследовавшей меня в кошмарах. Я снял лассо с жирафьей шеи и зашвырнул его подальше в кукурузу.

Путь мы продолжили не сразу. Прицеп, по-прежнему стоявший посреди поля, не сильно пострадал от случившегося, чего никак не скажешь о нас. Я поглядел в сторону парковки, высматривая Рыжика. Но она — впрочем, это было уже не впервой — точно сквозь землю провалилась.

Я встал — по-прежнему в майке и трусах — и стал наблюдать, как Старик через боковую дверцу обрабатывает остатками снадобья рану на ноге Красавицы: теперь оттуда сочилась не только кровь, но и гной. А значит, в рану все же попала инфекция. Красавица была так изнурена, что прислонилась к стенке своего загончика и ни капли не сопротивлялась. Старик замотал рану так тщательно, как только мог. Мы затаили дыхание. Пошатнувшись, Красавица вернула себе равновесие и выпрямилась. Теперь она снова стояла на всех четырех ногах.

Старик закрыл боковую дверцу, опустился на подножку и только тогда потрогал собственную рану на голове. Она уже перестала кровоточить, но выглядела пугающе — однако Старика она скорее разозлила. Глядя на него, я чувствовал тяжесть в груди, точно на меня всем своим весом навалился мистер Персиваль Боулз. Золотая монетка жгла карман точно огнем. Надо было его предупредить! Я понимал: если сейчас не