– Да, сеньор, меня зовут Кассандра. Я очень хотела бы петь в вашей труппе.

– А у кого вы учились?

Кассандра не помнила, что она вообще хоть чему-то училась, но повторила слова отца:

– Меня учила моя мама.

– Ну, лучшего учителя и не сыскать, – признал маэстро и перешёл к делу: – Что бы вы хотели нам исполнить?

– Я предпочитаю духовную музыку, но могу что-нибудь спеть по вашему выбору, – предложила Кассандра.

– Давайте попробуем «Танкреда», – решил маэстро. – Вы знаете арию «За все тревоги»?

Вот и наступил миг прозрения! Кассандра не знала такой арии, да и название самой оперы услышала от антрепренёра пару минут назад. Что будет дальше? Что она поймёт, открыв ноты? Провалится или победит?

«Но ведь до сих пор всё получалось», – успокоила себя Кассандра и… рискнула:

– Можно мне ноты? – попросила она.

– Пожалуйста, возьмите мои, – предложил Россини и, порывшись в кипе лежащих рядом листов, вытянул скрепленную пару. – Поднимайтесь на сцену, я сам вам буду аккомпанировать.

Россини направился в оркестр, а Кассандра подошла к боковым ступенькам и поднялась на сцену. Капризная женщина в лавандовом платье под шумок незаметно удалилась, и сцена опустела. Кассандра вышла к огням рампы и впервые глянула со сцены в зрительный зал. Огромное звенящее пространство приняло её в свои невидимые объятия. Кассандра замерла, а потом будто взлетела на край отвесной скалы над морем.

– Вы готовы? – громкий голос Россини разрушил магию и вернул девушку с небес на землю. Маэстро уже открыл крышку фортепьяно и нетерпеливо хмурился, ожидая её ответа.

Кассандра глянула в ноты и поняла, что арию знает.

– Да, пожалуйста, – отозвалась она.

Россини заиграл, Кассандра взяла первые ноты и… слилась с музыкой. Её голос взмывал в верха, рассыпаясь там серебряными руладами, потом опускался до низких бархатных низов. Кассандра даже не заметила, как допела арию, и когда Россини взял последний аккорд, тихо вздохнула. Она была готова петь с этой сцены до скончания веков.

Впрочем, с этим она поспешила – Кассандру Молибрани в Сан-Карло ещё не пригласили. Может, её пение и не впечатлило маэстро?

– Ну, что же, сеньорита, очень даже неплохо, – похвалил Россини. Мать поставила вам голос, и тембр у вас прекрасный, а сила звука придёт после месяца репетиций на сцене, когда вы научитесь правильно подавать его в зал. Но я требую от своих артистов ещё и драматической игры. А вы?.. Всего лишь любовались собой. Вам даже в голову не пришло подумать о том, каково это – быть в шкуре рыцаря из древних Сиракуз.

Россини замолчал, и Кассандре показалось, что у неё сейчас остановится сердце. Отказ!.. Но, к её безмерному удивлению, маэстро сказал совсем другое:

– Вам нужно учиться! Если хотите, я возьму вас в труппу на роли второго плана или на замену нашей примадонне – сеньоре Кольбран, но выпущу на сцену не раньше чем через три месяца при условии, что вы научитесь не только петь, но и играть. Пока вы станете ходить в ученицах, жалованье платить не буду. – Россини глянул в лицо Кассандры и нетерпеливо бросил: – Ну, что?

– Я согласна. Благодарю…

Подбежал с поздравлениями Барбайя. Вот кто пребывал в явном восхищении. Антрепренёр наговорил Кассандре кучу комплиментов и пообещал, что та станет звездой не меньшей величины, чем была её мать. Их разговор прервал Россини:

– Сеньорита, можете начать завтра, – распорядился он и строго добавил: – Позвольте проводить вас.

Маэстро довёл Кассандру до дверей зала и вдруг с любопытством спросил:

– Вы разве испанка? Я думал, что Джудитта Молибрани – итальянка, как и я.

– Да, я – испанка, так же, как и ваша примадонна, Изабелла Кольбран, – скромно ответила Кассандра, стараясь не рассмеяться.

Мысли Россини не были для неё тайной. Тот сейчас размышлял о том, что две испанки – это слишком уж много на его бедную голову и что Изабелла, уже ставшая его любовницей, обязательно приревнует. Наконец, решив, что потом что-нибудь придумает, Россини успокоился. «Совру что-нибудь – не впервой же», – решил он.

Россини и впрямь смог убедить сеньору Изабеллу, что пока он руководит театром, молодая певица никогда не получит главные партии. Кассандра же и вовсе промолчала. Зачем делить шкуру неубитого медведя? Надо сначала научиться тому, что мог дать маэстро. Так она и сделала.

Сеньору Джоаккино было только двадцать три, он был моложе всех в своей собственной труппе и с юной ученицей сразу нашёл общий язык. Они понимали друг друга с полуслова, к тому же Кассандра никогда не обижалась на колкие замечания маэстро и не огрызалась, когда Россини добивался от неё идеального звучания голоса или выразительной драматической игры.

– Живи чувствами, загаси разум! – гневно кричал маэстро. – Не думай! Я за тебя уже всё подумал. Ты влезь в шкуру своего героя и почувствуй, как тебе плохо и больно!

Кассандра старалась изо всех сил, но Россини не уставал ругать её за чёткий, логический ум, утверждая, что в театре нужно лишь сердце:

– Ты умна и ценишь это. Я признаю: это правда! Но либо ты и дальше будешь гордиться своим умом, либо забудешь, что он у тебя есть и станешь жить чувствами. К тому же настоящий артист не видит публику, но всё время помнит о ней. Если ты научишься этому – не замечать зрителей, и при этом взывать к их чувствам и сердцам – ты станешь великой певицей.

Кассандра ловила каждое слово. Она и сама чувствовала, как расцветает на сцене её талант. Россини уже выпускал её вторым планом, но главные партии всегда пела Изабелла Кольбран. Это в театре даже не обсуждалось. Опытная испанка держала своего любовника мёртвой хваткой. Россини был её рабом… А Кассандре так хотелось петь! Мысли маэстро давно стали для неё открытой книгой, и девушка не сомневалась: Россини в душе признаёт, что его ученица поёт лучше Изабеллы. Но он боялся даже шелохнуться под каблуком своей любовницы, а Кассандра не понимала, что ей делать дальше.

Этой осенью Россини заканчивал новую комическую оперу. Сюжет он взял из Бомарше, и опера должна была называться «Севильский цирюльник». Потихоньку от примадонны маэстро показывал написанные куски Кассандре. Партия Розины оказалась настоящей мечтой. Как же хотелось Кассандре спеть эту озорную и веселую героиню! Хотелось настолько, что она даже решилась на страшное унижение – попыталась выпросить роль. Финал оказался предсказуемым:

– Нет, Кассандра, даже не проси! Я не могу отдать тебе премьеру. Изабелла потом съест меня. Пойми, её ведь обожают при дворе, и, если она пойдёт на меня войной, я могу потерять театр, да и подвергать опасности наши с ней отношения я совершенно не готов, – виновато объяснял маэстро.

– Но ведь Сан-Карло не единственный театр на свете. Есть и другие, – горько вздохнула Кассандра. – А в них нет Изабеллы.

– Но в них нет и меня! – парировал Россини, но потом сменил гнев на милость и снизошёл до компромисса: – Я мог бы отдать «Севильского цирюльника» Барбайе в Ла Скала с условием, что Розину споёшь ты. И ещё одно требование: вы дадите премьеру в Милане не раньше, чем пятнадцатого февраля следующего года. Я сам дирижирую премьерой в Риме, а это будет девятого, и второе представление – через четыре дня.