М. – И что же, как вы полагаете, нам с ним делать? Как далеко эта таверна от дома Гарри?

В. – Я думаю, Голдсмита надо держать в резерве. Кто знает, что может случиться? Таверна, где он сейчас находится, излишне далеко, почти в центре города. Я подготовил сообщение для него, пусть продолжает тревожиться за дочку. Там говорится, чтобы он ждал следующего звонка в другой таверне, она ближе. Разумеется, адрес Гарри мы скажем ему только если это будет совершенно необходимо.

М. – В новой таверне тоже есть камеры?

В. – Конечно. Если вы не возражаете, пусть Планше передаст сообщение?

Г. – Извини, Пенни. Я совсем не хотел быть агрессивным. Это просто оттого, что мы с тобой пустились в путешествие, которое ни ты ни я не знаем, чем может кончиться, а наши жизни могут связывать невидимые нити, о которых никто из нас не догадывается… и еще потому, что для меня мои отношения с тобой – это самое важное, что у меня есть.

П. – Спасибо. Гарри, для меня отношения с тобой тоже очень-очень много значат. Но о каких невидимых нитях ты говоришь?

Г. – Я не знаю – они же невидимые. Но я их чувствую.

П. – Ты чего-то недоговариваешь. Признавайся – я хорошо тебя знаю. Ты отлично знаешь, что ты имеешь в виду.

Г. – Пенни, милая, ничего серьезного. Я думаю, на самом деле, что ты совершенно права.

П. – Какие у тебя основания считать, что я совершенно права?

Г. – Интуиция. Если я делал вид, что сомневаюсь в твой правоте, именно это было неправдой.

П. – Прекрати пожалуйста эту ерунду. Еще одна шутка в том же стиле, и я отключу компьютер. В чем дело?

Г. – Тебе известно, что наши родители были знакомы? Я имею в виду, твой папа и моя мама, а не наоборот.

П. – Я знаю, что они вместе учились. Ну и что?

Г. – Насколько мне известно, твой отец был влюблен в мою маму. Очень долго, я помню, она приносила его письма. Разумеется, это не имеет отношения к моему рождению. К тому времени она жила на Востоке, он на Среднем Западе, и я являюсь плодом другого, очень бурного романа. Все документировано. К тому же это одна из тем, о которых не устает рассказывать мой старик, когда я его вижу. Должен тебе признаться… этот факт придает нашим с тобой отношениям ОЧЕНЬ метафизическое измерение.

П. – Давно твой отец не живет с вами?

Г. – Почти с самого моего рождения. Но моя мама никогда не считала нужным бороться за меня – ему никто не мешал видеться со мною. Иногда он даже брал на себя роль домохозяйки. Про их роман он всегда говорит, что это было в его жизни великое время.

П. – С кем же ты оставался, когда оба были заняты?

Г. – Представь себе – у меня были дедушка и бабушка!

П. – Чем твой отец вообще занимается? Или занимался?

Г. – Он классный системщик. Они познакомились, после того, как он сделал свою первую программную систему, и у него была куча денег. Но у него никогда не хватало характера стать чем-то большим. Создать свою компанию.

П. – Сколько лет продолжался его великий роман?

Г. – Три года. Так что мы с тобой – не брат и сестра.

П. – Ты мог бы показать мне хоть одно письмо, которое мой папа написал твоей маме? Откуда ты знаешь, что это он их писал?

Г. – Писем у своей матушки я не воровал. Просто каждый раз она говорила, ОТ КОГО. По-моему, ей доставляло удовольствие произносить вслух имена.

П. – Что, если я тебя ударю?

Г. – Пойми, Пенни, я просто стараюсь говорить правду, иначе все это не имеет смысла. Хотя бы раз в жизни надо испытать границы возможного. Ты не представляешь, до какой степени мне надоело лицемерие. Мужчины, женщины – ты считаешь, что дух имеет пол?

П. – Может быть… Во всяком случае, женский дух значительно менее агрессивен. И женщин в самые трудные минуты не оставляет чувство юмора.

Г. – Я согласен, что пол, конечно, оказывает влияние на дух. Но в пределе дух не должен зависеть от тела – и от пола тоже!.

П. – Раздевайся.

Г. – Зачем?

П. – Я хочу посмотреть, какое влияние твой дух оказывает на твое тело – особенно в том, что касается пола.

Кадры показывают раздевающегося Гарри.

Г. – Ты бывала в Европе?

П. – Какое это имеет значение? Ты думаешь, там меньше лицемерия?

Г. – Нет, просто там оно другое.

П. – Ты стараешься говорить правду – а ты подумал, нужна ли мне такая правда? Ты подумал, как это может повлиять на наш вечер?

Г. – Но ты сама настояла.

П. – Надо самому немного соображать. Удивительно – я совершенно не замечала, что у моего папы есть кто-то на стороне. Послушай, надень что-нибудь, ты меня отвлекаешь. И налей мне виски. Со льдом.

Г. – Может лучше травки? У меня есть…

П. – Потом. Мне будет трудно сосредоточиться.

Гарри натягивает плавки, накидывает халат и колдует около бара. Возвращается к компьютеру со стаканами для себя и Пенни.

Г. – Моя мама ему тоже писала.

П. – Он не приносил домой ничьих писем. Ты сам читал хоть одно его письмо?

Г. – Нет. Я видел письма, которые писала она. Объясни, Пенни, теперь твоя очередь. Почему ты так разволновалась? Тебе не просто нравилось, что твой папа тебя любит, ты была в него влюблена?

П. – Он замечательный человек, Гарри. С тобой мы одного возраста. Не знаю, может быть, когда тебе будет столько же лет, сколько ему, ты будешь производить такое же сильное впечатление. Извини меня пожалуйста, и не обижайся. Я знаю, что ни ты, ни я такого сильного впечатления производить не можем. Но просто когда рядом с тобой удивительный человек, и он весь для тебя открыт – хорошо, я знаю, что ты сейчас скажешь – НЕ ВЕСЬ. Пусть не весь, но в самом главном. Это остается навсегда.

Г. – Хорошо, Пенни, рядом со мной не было таких замечательных людей, если не считать тебя, и ты говоришь, что ты сама – только очень бледное его отражение. Расскажи мне что-нибудь – я хочу больше знать о нем.

П. – Лишь оглянись кругом – и станет мир, как сказка/ Русалка радужной плеснет волной, – он написал это для меня, когда мне было не больше пяти лет. Ты скептик, Гарри, ты, конечно, скажешь, ну и что. Пожалуйста, не говори, я попытаюсь все сказать сама. Помолчи, пожалуйста.

Г. – Продолжай.