Толстый – его прямая противоположность. На голову ниже меня, похож на бочонок.

Вот и сейчас Тонкий ворвался внутрь. Ага, и встал. Что, после света двух Сестёр в бараке ни фига не видно? А вот тебе и здрасьте. Я дёргаю за кончик верёвки и на голову несчастному валится корзина с камнями. Блок сработал как надо.

Бедолага на полу и дышит, по-моему, через раз. Я хватаю давно присмотренный для этой цели булыжник и со всей дури кидаю его в топчущегося в проходе Толстого. Есть! Не подвело оружие пролетариата. Вся нижняя часть морды охранника, больше похожей на виниловый диск, вмята внутрь. Не всякий кузовщик за такой ремонт возьмётся. Парень как подрубленный валится на колени и пытается потрогать вавку, но зря. От прикосновения ещё больше болит. Да уж, теперь несчастный вряд ли сможет есть что-то твёрже кашки. А значит, верная смерть от голода. Кто ж его на халяву кормить будет?

Убивать их не хочется, но придётся. Иначе выдадут. И это я надеюсь, что никого из своих «сокамерников» не разбудил. А если разбудил, то и хрен с ними. Запру снаружи, до утра никому не скажут. Беру у Тонкого меч. Красивый, на казачью шашку похож, только ещё и крестовина на рукояти. Дрожащими руками рублю обоим головы. А куда деваться? Раньше я, наверное, до рассвета бы рефлексировал, каково это – безоружного, беспомощного саблей в шею тыкать. Сейчас даже мысли нет. Да, не только шкура у меня грубее стала. Хотя в отношении Толстого это всего лишь акт милосердия, чтобы не мучился.

Снимаю с Тонкого плащ. Молодец. Позаботился о ближнем. Меч прихватываю с собой и выскальзываю наружу. Вроде, рядом никого не должно быть.

Поселение мымгыров называется Астат. В переводе на человеческий это значит «Место, где присели». Кстати, «обитать» и «сидеть» у них одно слово. Так вот, Астат представляет собой нагромождение таких же круглых каменных домов. Только, понятно, меньшего размера – Мымрогу положено быть больше всех. А кроме них, неотличимые от каменных, обычные сборные юрты, как у земных кочевников. Как я понимаю, раньше это племя гуляло по степи, пока не набрело на райские поля. Здесь и остались, и строиться начали.

Забора никакого нет, но дорога из Астата уходит одна. А на ней стража. Это обязательно. Так что я обхожу их метров за сто справа по степи. В основном ползком. Врагу не пожелаю ползти с табуреткой на шее. Чувствую себя черепахой. То и дело пытаюсь вытянуть голову из панциря, задеваю краем деревяшки за мелкие кочки. Меч ещё этот дурацкий… Я же даже ножны не взял. Приходится держать в руке. Причём, следить, чтобы не пропороть самому себе ногу или бок. А то весело будет утром, когда меня обескровленного найдут.

Ползу таким макаром почти километр, а потом ещё столько же перебираюсь на карачках. Степь плоская, дозорным далеко видно. Наконец, выпрямляюсь. Однако, устал сильно. Замёрз и пить хочется. А кроме меча у меня с собой только поллитровая фляжка. Делаю малюсенький глоток и лёгким бегом двигаюсь дальше рядом с дорогой. Так. На всякий случай. Если что, плюхнусь на землю, накроюсь плащом, он тёмно-серый, и прикинусь камнем.

Бежать неудобно. Это кажется степь ровной, а на самом деле она вся из мелких ямок, бугорков, пучков жухлой травы и прочих неприятных босым ногам элементов. Хорошо хоть Сёстры светят, видно хорошо.

Сёстры – это местные луны, Ида и Ада. Примерно одного размера, чуть меньше нашей, но на небе они всегда вместе. Здешняя неделя ориентируется как раз на них. В смысле, десятина, потому что из десяти дней. В первую ночь Ада выходит из-за горизонта сразу же за Идой, а в последнюю – когда сестра уже на закате. Тут вообще календарь удобный, жаль, не знаю, он только у мымгыров или это глобально. Десять дней – десятина, три десятины – месяц. Двенадцать месяцев – год. Триста шестьдесят дней. Удобно.

А сейчас Сёстры помогают мне не сломать ноги. Хотя, чего самому себе врать, я уже скорее обозначаю бег, чем на самом деле бегу. Да и Агон – местное солнце – скоро взойдёт. По-хорошему, конечно, день стоило бы переждать, да боюсь, Мымрог погоню вышлет. Мало того, что сбёг, так ещё и двоих охранников завалил. Так что бежим, бежим…

К обеду я даже идти не могу – жарко до безумия. Кажется, мозги сейчас закипят. Полуползком отхожу от дороги как можно дальше вправо и плюхаюсь под жидкий голый куст. Спасибо тебе, Тонкий, под твоим плащом всё-таки не так печёт. Как отключился – и сам не знаю. Проснулся ночью оттого, что кто-то лизал мою голую ногу.

В тусклом свете Сестёр мелькнули длинные уши, чуть раскосые глаза… Зайчик. Только вот резцов заячьих у него что-то не видно, зато клыки торчат. А рядом ещё четверо таких же ушастых. Постарался незаметно махнуть мечом. Получилось. Задетый высоким голосом заорал и свалился, а оставшиеся дружно переместились на десяток метров от меня.

И тут я сделал то, что раньше даже не пришло бы мне в голову. Я отрубил ушастую башку и кинул родственникам. Те с чавканьем принялись поминать погибшего. Следом швырнул им же все четыре лапы.

В животе у меня к тому времени во всю трубил духовой оркестр. Воды я с собой взял, а еды-то нет. Планировал добраться до места ещё к утру. Надеялся, что деревяшка на шее не будет так сильно мешать. Но… хотел, как лучше, а получилось…

Так что я тем же мечом располовинил бедное животное, пальцами вырвал печень и сунул в рот. Остальное пожертвовал в пользу голодающих зайцев.

Вкус, конечно, непривычный. И кровь потоком по рукам и подбородку потекла. Зато силы появились сразу же. А то, думаю, если бы не зайцы меня нашли, а, допустим, волки, я бы так легко не отмахался.

Вытер лицо от крови, даже пару капель воды пожертвовал на мытьё, и пошёл дальше. Сегодня идти было тяжелее. То ли ноги затекли за время сна, то ли общая усталость сказывалась, но в нормальный режим движения я вошёл почти у цели.

Благо, здесь не надо было таиться, прятаться в степи. Если меня искали, то этот участок осмотрели ещё днём, когда я в пустыне камень изображал.

Вот и пришёл. Небольшой постоялый двор. Каменный забор из разнокалиберных булыжников, сцепленных в основном навозом. За ним низкое и широкое выбеленное строение. Это сами, как я понимаю, номера. А дальше уже хозяйственные постройки. Вот туда мне и надо. Забрался в сено и, пока темно, отлично выспался. Даже проснулся впервые за много дней сам, от шума вокруг.

За низенькой, не до потолка, каменной стеной всхрапывают и перетаптываются на месте две лошади, а я валяюсь на траве и наслаждаюсь покоем. Жаль, не долго. Некогда. Верчусь ужом, но выбираюсь наружу и иду в дальний угол, откуда пахнет углём и слышны металлические удары. Особо не таюсь, но стараюсь не попадаться на глаза случайным людям. Хотя, кто здесь будет? Караван по перевозке дури должен был остановиться в этой корчме только на вторую ночь.

Кузнец очень похож на кубик, на который поставили сверху кувшин. Ростом мне по плечо, шириной такой же. Голова без шеи и с мощными, широкими скулами. Из одежды на нём войлочные тапки, набедренная повязка, кстати, у меня такая же, и кожаный фартук. На правой руке рукавица.

Меня он замечает только когда я останавливаюсь прямо перед ним. Берёт из-под ног молот, затем молча кладёт его туда же и смотрит.