Москва. Июль

— И вы уверены, Феликс Александрович, что «романовская тема» все-таки главная?

Дружников пальцами выбил дробь по крышке стола, слегка откинулся на спинку стула и сказал:

— Не просто главная, а еще и стержневая, так сказать, основополагающая…

— Вы серьезно?

Дружников уже давно знал, что его сегодняшний собеседник очень редко задает вопросы просто так, поэтому посмотрел на него внимательно и кивнул. Геннадий Сергеевич Мельников впервые отметился в высших сферах года четыре назад. Сначала на него не обращали внимания, пока вдруг сразу несколько раз его имя было замечено, когда президент отказался рассматривать некоторые предложения, внесенные министрами, попросив «хорошенько продумать всё». Со временем кто-то первым обратил внимание на тот малозаметный факт, что незадолго перед этим примерно такое же суждение высказывал в СМИ хозяин небольшой консалтинговой фирмы. Конечно, сразу бросились выяснять и выяснили, что заказы, которые фирма получает, невелики. Как говорится, на жизнь хватало, но не более. Это удивило! Финансы фирмы просветили самым тщательным образом, но ничего не нашли. Но вскоре, будто в ответ на такое бестактное и бессмысленное внимание, Мельникова пригласили на одно из совещаний, которые проводил президент по самым насущным и сложным вопросам. На совещании Мельников несколько раз не поддержал президента, а один раз и вовсе возразил, но с того времени его привлекали все чаще, и это многих стало настораживать.

Первым не выдержал один из силовых министров, которому Мельников своими вопросами и сомнениями сорвал важную сделку. Придя на очередной доклад к президенту, министр от читался, пожаловался на интриги, а потом на заключительном этапе, когда уже можно и «за жизнь», пересказал историю, которая в самом деле произошла с Мельниковым. История была насыщена двусмысленностями, которые министр компоновал довольно откровенно, а все вместе они мягко трактовались не в пользу Мельникова. Рассказ был переполнен всевозможными «говорят», «ходят слухи» и «придумали даже», которые должны были отвести обвинения. Изящная конструкция могла быть расценена по-разному, но выстроена была так, чтобы хоть какой-то негатив остался, но министр рассказывал все это таким голосом, каким рассказывают анекдоты, время от времени улыбаясь и всхохатывая. Реакция президента министру не понравилась, он понял, что пора «отрабатывать назад», и сказал:

— Лично я в это, конечно, не верю, зная, как он предан вам… — и замолчал, остановленный тяжелым, исподлобья, взглядом президента.

Тот помолчал, будто сдерживая себя, а потом сказал голосом, почти лишенным интонаций:

— Неверная формулировка. Это не Мельников предан мне. Это мы с ним преданы России. Вместе.

Ну, и попробуй после этого сказать о человеке хоть что-то плохое?

Дружников познакомился с ним на какой-то крутой тусовке чекистских ветеранов и сразу же оценил спокойную тактичность Мельникова, которого многие из присутствующих хотели «просветить по вопросу». Мельников от общения не отказывался, но почти сразу же переводил беседу в другое русло и делал это так непреклонно, что назад уже было не вернуться. На контакт с Дружниковым Мельников пошел сам уже в конце вечера и, как умный к умному, подошел без финтов. Поздоровался:

— Думаю, нам не надо представляться друг другу, Феликс Александрович. Я бы хотел с вами обстоятельно побеседовать, если вы не против.

— Отчего же против, Геннадий Сергеевич? — улыбнулся Дружников. — Одна беда, нет у меня кабинета, а приглашать в ресторан не хочу. Во-первых, баловство это, а во-вторых, там всерьез не поговоришь.

— Если я правильно понял, вы предлагаете не заниматься мелочами. Согласен. Тогда приглашаю в гости. У меня стремительно растет интерес к истории вашего ведомства.

— Уж вы-то все узнаете и без меня, — отыграл Дружников. — С вашим-то другом…

— Не прячьтесь от своих, Феликс Александрович, — мягко упрекнул Мельников. — Я ведь не случайно сказал об «истории вашего ведомства». А мой друг в глазах хранителей этой истории — лейтенантишка, не больше.

Дружникову очень захотелось курить, но он сдержал себя. Знал, что любая попытка закурить будет оценена умным человеком как искусственная пауза.

— В любом случае не «лейтенантишка», а «лейтешок», улавливаете разницу?

Мельников помолчал и согласился:

— Ну, наверное… «Лейтенантишка» — это, видимо, вообще человек никудышный, а «лейтешок» просто молодой, но с перспективой?

— Именно, молодой и имеющий все перспективы роста! — почти радостно подхватил Дружников. — Молодость, как известно, проходит, глупость — никогда. Так что ваш товарищ рос из «лейтешков», это точно. На генерала, конечно, не тянет, но у него теперь стезя иная.

— Вот на этой стезе иногда и хотелось бы получать консультации, — вклинился Мельников, уточняя свою просьбу.

С тех пор встречались часто, и Дружников всегда радовался умному собеседнику, который, получив ответы на свои вопросы, обязательно давал советы, которые можно было обратить в экономическую выгоду. А без такой выгоды ни одно серьезное дело не поставишь. Конкурировать с частным сектором все еще сложно. Они, сукины дети, бабками напичканы, как карась икрой! И сейчас, выслушав вопрос Мельникова, готовился к ответу максимально пол ному.

— Главная? Ну, это смотря по какому рейтингу, конечно! Для меня — да!

— Почему вы ее назвали стержневой? Чем эта тема так важна? — заинтересовался Мельников.

— Раскалывающая она, вот тем и важна, — ответил Дружников.

— Поясните, — попросил Мельников. — Очень уж много мнений…

— Тема монархии ведь всплыла еще в горбачевские времена, и никто тогда ее особенно и не критиковал…

— Не воспринимали всерьез? — предположил Мельников.

— Хм… Скорее, рассматривали как один из вариантов воздействия на людей.

— В каком смысле?

— Ну, как? Ведь с тех пор уже тридцать лет сторонники монархии твердят, что при царях-батюшках Русь только и делала, что процветала, а если так, значит… что? Правильно — и процветать будет, и жизнь спокойная придет, и напасть никто не посмеет!

— Ну, а почему у монархии в этом преимущество? Разве любая другая система не стремится к тому же самому?

— Любая, да не любая, — усмехнулся Дружников. — Демократия хочешь не хочешь требует и от народа, и от избирателей каких-то действий, а под монархом — лафа, молись на него, и все само придет!

— Ну, вы так-то не упрощайте, — посерьезнел Мельников. — Есть ведь страны с монархией, которая страну сплачивает, так сказать, стабилизирует…

— А поименно? Вы идею-то не ставьте на