выход: куда бежать и кого бояться? Он вдруг подумал, что и о Саше, между прочим, знает тоже очень мало. Ну конечно, если исходить из того, что она сказала правду. Корсаков уже готов был начать, когда Саша предложила:

— Давайте я расскажу то, что знаю от деда. Думаю, это как-то связано с тем, что сейчас происходит. Вы говорите, они за нами и тогда от Московского ехали? Подождите.

Саша раздумывала несколько мгновений. Впрочем, скорее всего, не раздумывала, а просто формулировала мысль.

— Дед Коля всю свою жизнь работал в КГБ. Ну, в НКВД, МГБ или как там ее еще называли! Сам он всегда называл свою контору ЧК. Я отдала вам конверт, в который не заглядывала, как он и просил. Но не заглядывала не потому, что так уж не любопытна, а потому, что дед Коля мне обо всем, что там описано, рассказывал. Я готова рассказать все, что знаю. Но будет лучше, если начнете вы, не так ли? Что это за люди?

Корсаков немного помолчал, вороша в памяти то, что извлек из компьютера Максима Кузнецова, потом сказал, глядя в ее глазищи:

— Ну, давайте разбираться вместе! В рассказах вашего деда встречалась фамилия Сеглин?

— Сеглин Миша? Это тот венгр Сегеди? Миклош Сегеди. Конечно. Дед рассказывал много и о нем, и о других… — Саша задумалась на миг, потом продолжила: — Но мне всегда казалось, что он рассказывает как-то… изворотливо, что ли…

— Это как? — удивился Корсаков.

— Ну, он говорит искренне, с подробностями, в деталях, ты его слушаешь, все себе представляешь, а потом… Потом, когда вспоминаешь, сопоставляешь с прошлыми рассказами, то понимаешь, что он… ну, не обманывает, а… добавляет или, наоборот, убирает. И картина получается какая-то… дырявая… с пробелами, с кляксами. И о Сегеди, о своих друзьях, он рассказывал именно так. — Она внезапно повернулась к Корсакову: — Знаешь, а ведь он только о них так и рассказывал. Правда. Обо всем другом или не говорил совсем или говорил подробно, а та история…

— Какая?

Саша глянула на него, и во взгляде сквозила обида.

— Да ты не обижайся, — попросил Корсаков. — Я ведь о твоем деде узнал только сегодня утром.

— Он не мой дед, а моего бывшего мужа, — сразу же возразила женщина, но голос был мягкий, неконфликтный.

Она еще раз посмотрела на него, потом села прямо и, уставившись на поток автомобилей, стала рассказывать. Она говорила, а Корсаков смотрел на нее, слушал и любовался. Он едва смог пересилить себя, поняв, что Саша повторяет тот рассказ, который почти воспроизвел Кузнецов десять с лишним лет назад.

— Нет, на отряд, где был твой дед, напал отряд, видимо, каких-то боевиков. Они шли за ними следом от самого Екатеринбурга и успели расстрелять Николая и Александру…

— Ты откуда знаешь? — изумилась Саша.

— Ну, — повел плечом Корсаков, — у меня… свой «дед». Но не в этом суть. После того, как Николая с женой расстреляли, детей тоже, видимо, хотели расстрелять, но каким-то образом куда-то пропала Татьяна…

— Она не пропала! Ее-то как раз и спасли дед и этот венгр…

— Тебе дед рассказывал?

— Ну да, но потом снова была какая-то стрельба, но наши уже успели убежать подальше и слышали только выстрелы…

— Это на боевиков самих напали офицеры…

— Какие еще офицеры?

— Белые, Саша, белые. Они должны были Романовых отбить и доставить на юг, к Деникину. Когда узнали о гибели Николая с супругой, разбились на отряды, каждый из которых должен был выводить императорских детей. Вот, в общем-то, и вся история. Кто и где пропал — неизвестно.

— Ну, получается, что как раз о Татьяне известно, — вздохнула Саша. — Дед сказал, что она тяжело заболела. Видимо, какое-то психическое расстройство. Девочка столько пережила, что просто не выдержала. Они ее оставили в какой-то деревушке, потому что с ней идти было невозможно. Он говорил, что старухе, которая вызвалась присмотреть, оставили какие-то золотые вещи. Правда, чьи — так и не говорил. Ну, а остальные, как ты и сказал — исчезли.

Корсаков молчал. То ли сопоставляя рассказы, то ли о чем-то думая. Потом сказал:

— Да вот, боюсь, как раз в этом-то и загвоздка.

И, отвечая не невысказанный вопрос, рассказал о том, как попался ему Петр Лопухин, как нашел он в доме Лопухина уникальные документы, как стало все меняться, едва это обнаружилось.

— Так, значит, сейчас кто-то убежден, что ты прячешь наследника трона? — спокойно сказала Саша.

И от простоты, с которой она это сказала, Корсакову стало не по себе.

— Понимаешь, — признался он. — Получается, что Лопухин может быть опасен для многих.

— Нет, — перебила Саша. — Ничем он не опасен. Чем он может быть опасен? Потребует восстановить в России монархию? Отдать ему дворцы Романовых? — Она усмехнулась. — Тут что-то другое.

— Что?

— Пока не могу понять, — призналась она и замолчала. Потом повернулась к Корсакову: — Вот что, Игорь. Эти ребята ждут тебя на вокзале. Не дождутся, и будут уверены, что ты у меня. Учитывая, что я у них на глазах вернулась и свет мы не зажигаем, делают логический вывод: мы трахаемся.

Она произнесла это совершенно естественным тоном, но Корсаков сразу вспомнил выражение о покрасневших пятках. Саша в задумчивости повернулась к нему и, увидев его красную физиономию, тоже начала краснеть. Молча сидели довольно долго. Первой пришла в себя Саша. Заговорила почти нормальным голосом:

— Вот что. Видимо, ты очень нужен этим людям, раз уж они так тебя ищут. Но ведь ты не хочешь попадаться им в руки?

Корсаков продолжал молчать, но это ее не интересовало…

— Ну, не хочешь — не говори. Только у меня есть план. Пока они нас… — Она снова замолчала. Продолжила после паузы: — В общем, мы сейчас отправляемся в Москву на машине. Ты машину водишь? Только поедем мы не по московской дороге, а через Ярославль. Как говорится, береженого Бог бережет.

Она куда-то позвонила и разговаривала уже совсем другим тоном, по-деловому. По дороге Саша зашла в какой-то ресторан и вышла с рюкзачком за спиной. Достала термос с кофе, пирожки, бутерброды.

— Давай перекусим.