стали на день старше? «Старая!.. Старая!..» И тебе не стыдно это говорить, девочка? А?.. Ты меня слышишь?

В голосе Ратти, словно вино в наполненном доверху кувшине, плескалось теперь веселое, хмельное озорство:

— Ты, оказывается, мастер утешать бедных женщин, Дивакар! Я тебя просто расцелую за это!..

— Ай, какой же я счастливый человек, Ратти! Немножко совестно даже: за такой пустяк — и такая награда!

— Эх, сказала бы я тебе и еще кое-что, да не могу: нельзя солидной, взрослой женщине вести такие разговоры! Солидные женщины, Дивакар, про такие вещи даже самим себе вслух не говорят, только на ушко шепчут! А потом сидят и ревут в одиночку…

— Стоп, Раттика! Дай мне один час сроку, я приеду и уж все у тебя выпытаю. Только, пожалуйста, продержись это время, не раскисай, слышишь? Оставайся такой, как сейчас, — прекрасной и радостной, как алый рубин, камень веселья. Договорились?

— Я не рубин, Дивакар! Я — темный сапфир.

Когда через час Дивакар вошел в ее комнату, Ратти встретила его ледяным молчанием. Она даже не шелохнулась — так и продолжала стоять спиной к окну, будто к полу приклеилась. Они стояли друг против друга, точно борцы, замершие перед решительной схваткой в противоположных концах арены.

В комнате было душно. Даже воздух был неподвижен, Как скованная льдом река. Ратти, застывшая возле окна, казалась неодушевленным предметом, чем-то вроде мебели. Спокойная решимость светилась в ее глазах, словно она, чтобы оградить себя от всех и всяческих нападений, вырыла вокруг своей цитадели глубокие рвы, убрала все подъемные мосты, крепкими засовами заперла тяжелые ворота. Она долго смотрела на Дивакара дерзким, вызывающим взглядом, а потом холодно-безразличным тоном сказала:

— Извини меня, я что-то устала… Мне не хочется сегодня выходить из дому.

Дивакар почувствовал себя так, будто в мастерской художника ему показали вместо картины изнанку холста — пустую, бесцветную, мертвую…

— Тебе неприятен мой приход, Ратти?

Ратти покачала головой. Голосом, звенящим от смертной тоски одиночества, молвила:

— При чем тут это?.. Просто-напросто я опять стала воевать сама с собой.

— Но ведь всего час назад тебе было так хорошо, так весело!..

— Было. Было да сплыло… Сейчас мне кажется, будто я не Ратти, а какое-то заброшенное, никому не нужное поле. Выморочная земля… Знаешь, бывают такие — тянется вдоль дороги на целые мили, а хозяина нет!..

Резким жестом, словно испугавшись кого-то, скрестила руки на груди. Опустила голову:

— Я устала, Дивакар. Оставь меня, я хочу отдохнуть…

Дивакар медленно подошел к Ратти. Бережно, чуть дотрагиваясь ладонями, взял за плечи, поцеловал в губы, как бы стремясь оживить ее, спящую мертвым сном. Долгим, внимательным взглядом заглянул ей в глаза; в расширенных зрачках — ни огонька, ни влажного отблеска: сухая беспросветная тьма.

Обнял, подвел к дивану, уложил. Усевшись рядом на пол, осторожно погладил Ратти по волосам — раз, другой… Почти не слышно, будто даже не касаясь, а только желая коснуться, дотронулся губами до смежившихся век. Пальцы Дивакара легко скользнули по гладкой коже, пробуждая это окоченевшее, неподвижное тело, вливая в него силу, бодрость, желание.

— Ратти!.. Раттика!.. Ратти!..

Веки Ратти приподнялись. Глухим, безжизненным голосом, точно стараясь стереть все следы прежней привязанности, заговорила:

— Я уж, было, совсем приготовилась — вещи сложила, ждала тебя… И на душе было так хорошо — радостно, спокойно. Вдруг привиделась мне какая-то совсем незнакомая комната, точно из воздуха перед глазами встала… Гляжу — в этой комнате ты стоишь… Рядом с тобой — чье-то сари… А потом вижу: через открытое окно влетает в эту комнату коршун. Стервятник… Влетел, да как набросится!.. Скажи, Дивакар, я все-таки хочу знать — перед тем, как ты явился сюда, у тебя дома в той комнате действительно что-то случилось? Да?.. Значит, я и есть тот злой стервятник, который угрожает твоему семейству?

Дивакар почувствовал себя в затруднении. Этот бесстрастный, холодный тон!.. Ему очень хотелось категорически опровергнуть слова Ратти, сказать ей, что все это — неправда, нелепость, бред, но в памяти встала происшедшая всего несколько часов назад ссора, и Дивакар, беспомощно вздохнув, с видом побежденного развел руками. Наклонился к лежащей Ратти, положил голову ей на колени:

— Не надо думать про тот дом, Раттика!.. Пусть там делают, что хотят. И не стоит нам с тобой сдерживать себя — времени у нас не так уж много осталось! — Пристально поглядев ей в глаза, продолжал: — Понимаешь, Раттика, любая правда — она ведь всегда неполная правда. Не вся правда… То, что ты, сидя здесь, увидела каким-то внутренним взором в моем доме — верно. Но верно и то, что, когда я бываю с тобой, в душе моей пробуждается давно уснувшее счастье… Счастье, Раттика!.. Такое, какого не было прежде… Никогда не было! Раттика, я хочу все время быть с тобой рядом. Хочу засыпать и просыпаться возле тебя, понимаешь?.. А ты?

Ратти резко встала, точно очнулась вдруг. Точно услышала внезапно чей-то призывный клич. Мягко, будто разглаживая ломкий, податливый шелк, провела губами по лбу Дивакара, кивнула головой:

— И я, Дивакар… Я тоже.

Дивакар, не шевелясь, смотрел на Ратти с радостью и надеждой. Взгляды их встретились. На лицах обоих появилось такое выражение, словно им предстояло теперь что-то доказать друг другу. Раз и навсегда.

Ратти первая пришла в себя. Веки ее на мгновение опустились. Она повернулась и решительной, твердой походкой прошла в соседнюю комнату.

Когда она вернулась, в руке у нее был чемодан, а глаза светились диковинным, будоражащим душу блеском…

Дивакар и Ратти сидели перед горящим камином в уединенном коттедже на окраине Корбетт-парка. Сидели не шевелясь, словно грабители, схваченные и закованные в кандалы за совершенное ими тяжкое преступление — кражу времени.

Глядя на потрескивающие в камине дрова, Ратти пыталась навести какой-то порядок в комнатах своей памяти — выметала из дальних углов ненужные мыслишки, смахивала пыль с заключенных в рамки воспоминаний картин прошлого, листала календарь давно минувших событий и дат… Прислушиваясь к неясному гулу надвигающейся на нее бури, дрожащим от волнения голосом позвала:

— Дивакар!..

Дивакар ласково погладил ее по волосам, наклонился, поцеловал в губы. Выбрав из кучи дров сухое полено, подбросил его в огонь. Ратти прозрачным взглядом следила за его руками. Взметнулся и исчез, рассыпавшись в безбрежном поле огня, столб искр.

Дивакар испытующе взглянул на Ратти, точно хотел ее глазами измерить силу бушевавших в его душе вихрей. В руке Ратти застыл наполовину опорожненный стакан, и к этому стакану был прикован теперь ее затуманившийся взгляд. С загадочной усмешкой на губах молвила вдруг:

— Ты все никак не можешь допить свой джин, я вижу…

Дивакар рассмеялся. Игриво-насмешливым тоном спросил:

— А что? Хочешь состязаться