«кто кого скорей рассердит», сегодня, пожалуй, ты победишь, Дивакар!

В голосе ее было что-то такое, что сразу вывело Дивакара из его угрюмой задумчивости. Он долго смотрел на умытое, сияющее лицо Ратти, потом сказал очень тихо:

— Знаю, что ты меня сейчас казнишь! За то, что я сказал тогда ночью и теперь хотел бы назад взять — да не могу! А ты вот забыть не можешь…

Ратти принужденно — с болью в душе — рассмеялась. Пожала плечами:

— Никогда не надо навязывать мне чужие мысли, Дивакар. С чего я стану казнить кого бы то ни было?

— «Кого бы то ни было»… Вот это ты точно сказала!.. Это наименование — как раз для меня!

Но тут лицо его смягчилось, и он сказал робким, просящим голосом:

— Я понимаю, ты обиделась, Раттика. Обиделась и рассердилась… Ну, хорошо, я прошу тебя, очень прошу: давай останемся здесь! Хоть на денек!

Ратти одним взглядом разбила все его надежды.

— Нет. Нам нужно вернуться — значит, мы возвращаемся. И сегодня же.

Голос Дивакара дрожал от волнения:

— Раттика, умоляю тебя!

Ратти встала. Обвела стены комнаты настороженно-недоверчивым взглядом, точно видела перед собой не эти знакомые стены, а зловещие черные воды лесного озера. Зажмурилась на мгновенье и сразу же открыла глаза, как будто за этот миг, за какие-то тысячные доли секунды, успела обшарить все это озеро, процедить его мутные илистые воды, извлечь оттуда Дивакара и спрятать его где-то у себя на груди.

Подняла голову и сказала решительно, словно не к Дивакару обращалась, а откликалась на чей-то издалека донесшийся призыв.

— Мы едем сегодня, Дивакар.

И медленно отчеканивая каждое слово, как бы переводя с какого-то чужого языка, добавила:

— Твой отдых закончился, когда пришла телеграмма от Прити.

— Ради бога, Ратти!

— Нет, Дивакар. У нас обоих одинаковые права друг на друга. Я на тебя претендовать не могу. Тут не о чем говорить.

— Пойми, Раттика: обижая меня, ты обижаешь себя саму. А обижая себя, ты невольно оскорбляешь и нас обоих. То, что связывает теперь нас с тобой, что для нас обоих…

Дивакар вдруг запнулся. Ратти, внимательно поглядев на него, покачала головой.

— А ты, однако, молодец, Дивакар!.. Приписываешь в нужном месте к длинному ряду нулей любую, цифру, и — пожалуйста — то, что было прежде ничем, превращается в громадное число!..

— Поверь мне, Раттика, я никогда еще не ощущал так остро собственного бессилия. Ты можешь теперь, если тебе угодно, считать любую соломинку в моем глазу, называть меня любыми именами, я ничего не могу сказать. У тебя есть на это право!

Ратти снова поглядела на Дивакара, и вдруг глаза ее увлажнились, а по щекам полились крупные слезы. Дивакар обнял ее за плечи.

— Ратти, что минуло, того не воротишь. То, что, постепенно отступая назад, становится прошлым, никогда уже не вернется к нам. Мы можем разделить друг с другом лишь несколько мгновений нашей жизни, и потому…

Ратти, положив голову на грудь Дивакара, горько плакала. Плакала так, будто жертвенный нож в руках безликого времени навис над ней теперь в последний раз. Вздохнув, утерла глаза, точно на груди Дивакара прочитала высеченный там — как в древности на каменной скале — указ высшей власти, определяющий ее будущее. Обвила руками шею Дивакара, с печалью и обидой в голосе сказала:

— Не понимаю, что я такого сделала, за что мне наказание такое?.. Почему сейчас, когда нам нужно расстаться, мы готовы перерезать друг другу горло?

— Наше прошлое разделило нас, Раттика, но разве мы из-за этого можем с презрением выбросить чудесный подарок, который нам с тобой достался так неожиданно и так легко?

В узком ущелье, глубоко врезающемся в ровное, скалистое плато, исчезла сверкающая жемчужина Ратти.

Ратти, стоя на скале, смотрела вниз. Маленький жемчужный шарик вдруг выскользнул из ее рук и покатился по склону.

…Найдется. Где-нибудь да найдется… Она разыщет ее непременно!

Ратти начала спускаться по пустынной, вымощенной крупными черными глыбами дороге.

Скорей, Ратти! Иди быстрей, Ратти! Торопись — не то в этом каменном хаосе твоя жемчужина превратится в простую гальку…

Прижавшись к еле заметному — только-только ногу поставить — выступу скалы на отвесном, увенчанном двумя острыми вершинами склоне, Ратти принялась обшаривать глазами валяющийся у ее ног мелкий щебень.

Здесь… Наверно, здесь лежит… Она должна была скатиться сюда… А теперь там поглядим… Да, она, конечно, там…

Чьи-то сильные руки вдруг обняли ее сзади.

— Эй, пусти! Пусти, слышишь? Не мешай мне искать!

— Погляди-ка сюда, девушка! То, что ты ищешь, я уже давно нашел.

— Ты! Как ты сюда попал, Дивакар?

— Я о том же хочу тебя спросить… Странно, правда, что мы с тобой встречаемся в этой недоступной теснине!.. Как ты-то здесь очутилась?

Ратти презрительно нахмурила брови.

— Скажешь тоже — очутилась!.. Нет, Дивакар, я шла сюда. Добиралась шаг за шагом. Здесь кончается мой маршрут, потому я и прибыла сюда. Понятно?

— Да ты только посмотри, Раттика, на этих голых скалах — ни кустика, ни деревца! Камни и камни… Что ты тут будешь делать? И ты говоришь — это твой маршрут? Быть не может!

Ратти рассмеялась.

— Как это не мой маршрут? А то чей же еще? Мой и есть, Дивакар!

И тут вдруг Ратти сделалась на много лет моложе — совсем девочкой стала.

Плутовато взглянув на Дивакара, спросила:

— Неужто мы с тобой вдвоем здесь хоть одно деревце не вырастим?

— Раттика, да тут только скалы кругом — земли и нет совсем. Саженцу негде корни даже пустить…

— Э, да ты, значит, совсем ничего не знаешь. Я и есть земля, Дивакар!..

У Ратти под самой грудью — грядки свежей, слегка увлажненной земли. Любовно ощупала их рукой.

— Вот где будет расти наше дерево!

Ратти звонко расхохоталась. И тут же откуда-то сверху, из глубины бурливо-вихрящейся тьмы плотным дождем посыпались на землю золотистые подсолнухи.

Вдруг зазвонил телефон — настойчиво, упорно… Ратти, вздрогнув, открыла глаза. Несколько секунд кое-как терпела, потом не выдержала, сняла трубку.

— Раттика!

Ратти долго молчала, потом вежливым голосом осведомилась:

— Скажи, пожалуйста, Дивакар, ты всегда будишь людей по ночам, если тебе вдруг вздумается? Здесь, между прочим, проживает одинокая, работающая женщина.

— Хорошо, Раттика, потом об этом… Ты и впрямь, никак, спишь еще?

— Ну что ты! Совсем проснулась. Все сны уже забыла.

— Слушай, Раттика, я говорил с Прити. Рассказал ей все.

В трубке послышался неясный звук, словно в горле Ратти застряло какое-то слово.

— Ну, и что же сказала твоя Прити?

— Да все в порядке! С ней оказалось так легко — я и не думал даже!

Рука Ратти задрожала. Изо всех сил стараясь, чтобы