нестерпимо кололи обломанные ветки, Семен, тяжело сопя, сомкнул свои ручищи на моей шее и начал душить, да так рьяно, что я понял, что через несколько секунд умру. Отбросив остатки цивилизованности, я сумел выдернуть свои руки из-под локтей противника и обхватив потное лицо Семена, вдавил свои указательные пальцы в глазницы боевика. Семен закричал и скатился с меня, после чего дернулся и захрипел, лежа на спине.

Я встал на корточки, вытянул из куста свою трость и, опираясь на нее, начал подниматься. В легких горело огнем, шея не шевелилась, а, Фридрих, зажимая рукой живот, скрежеща зубами, полз к Семену, вернее, к его, откинутой в сторону руке, с синеющим, всполохами магии, браслетом.

Несмотря на то, что мне было невыносимо больно дышать и держать голову, на своих ногах, опираясь на трость, я добрался до руки Семена быстрее, и вытащив узкое лезвие, упер его конец в шею Фридриха.

— Давай договоримся…- торопливо зашептал «нотариус»: — Отдай мне браслет, он лечебный, я немного подлатаюсь и уйду отсюда, и ты обо мне никогда не услышишь. А деньги? Деньги забирай себе, я боссу скажу, что ничего не выйдет, что у тебя такая крыша, что не стоит к тебе лезть. Отпусти…

Сука. Подручный Семен, имея на руке лечебный браслет, до последнего пытался убить меня, уничтожить врага, а этот, просрав все полимеры, не сумев воспользоваться ни оружием, ни защитой, пытается выторговать свою жизнь!

— Сколько человек убили по твоей наводке, а, нотариус? — я уколол Фридриха в ухо, отчего по шее «благородного» бандита побежала струйка крови.

Фразу «Сегодня было в первый раз», Легостаев почему-то выдавить из себя не сумел, поэтому, собравшись с силами, он закричал в темное небо: — меня заставили!

Я ухватил его за воротник, и, навалившись, потащил мимо частокола, к жертвенному камню, к ногам, безучастно глядящих перед собой, идолов. На жертвенном камне Перуна я, преодолев сопротивление Фридриха сорвал с него пару колец и амулет с шеи, которые положил на камень перед Мокошей, после чего пошел за Семеном. Крупное тело бандита я тащил, эти последние двадцать метров, минут пятнадцать, не меньше. Когда мы с Семеном прибыли в его «пункт назначения», вместо тела «нотариуса» на камне булькала и пузырилась, какая-то черная и тягучая субстанция. С руки Семена я снял медицинский браслет, который я тоже возложил к ногам Макоши, а двуствольный диллинджер и пару ножей пожертвовал Перуну. Вот теперь всё. Боги утилизируют тела бандитов и их имущество, параллельно отправив их черные души в местный филиал ада, а мне надо бежать, разбираться с группой поддержки, которая, я уверен на сто процентов, должна наблюдать за воротами усадьбы. На, заброшенное на жертвенный камень, уже холодеющее тело Семена, я положил конверт плотной бумаги, в котором лежала доверенность на представительство по покупке моей усадьбы. Данные Семена мне были неинтересны, а вот личность того, кто послал ко мне этих ребят, я запомнил накрепко.

Глава 17

Глава семнадцатая.

Как я и ожидал, коляска с запряженной в нее лошадью, стояла за углом большого доходного дома, метрах в ста от наших ворот. То, что это не мирный извозчик, ожидающий припозднившегося пассажира, стало понятно с первых секунд наблюдения — под поднятым пологом пролетки, громко и азартно вопя, резались в карты несколько человек, а, на углу дома, стоял еще один тип, неотрывно наблюдающий за воротами моей усадьбы.

В ночной тишине голоса и мат бандитов, а, кем были эти типы, я не имел никакого сомнения, разносились далеко, вот только, меня смущало отсутствие реакции со стороны местных сила правопорядка на полнейшее неуважение к правилам общественного благочиния. Я понимаю, что ближайший постовой полицейский сидит в своей будке в половине версты отсюда и ничего не слышит, но дворник, состоящий на окладе в местном МВД, где обретается?

Дворника я нашел у ворот доходного дома, слава богам живого, но не способного к активным действиям. Какая-то добрая душа угостила труженика двумя бутылками какой-то алкогольной дряни (когда я понюхал горлышко одной из, валяющихся под скамейкой, бутылок, меня передернуло от отвращения). И теперь дворник крепко спал, своим громким храпом заглушая вопли картежников.

Я тоже добрая душа, поэтому снял с усталого пролетария его картуз, фартук с номерной бляхой, а дворника положил на скамейку, лицом вниз, после чего, напялив на себя трофеи, подобрав с тротуара измочаленную метлу, нетвердой походкой, опустив голову, двинулся в сторону нарушителей спокойствия.

Пока я брел, пошатываясь и что-то бормоча, до коляски, на меня никто на обращал внимания, отчего на душе стало, даже, немного обидно.

— Батя, а ты что, уже продрыхся? — сидящий на облучке, спиной к лошади, жулик оторвался от карт, когда мне оставалась пройти всего несколько шагов.

Скрытые под пологом типы замолчали, оттуда, из темноты, хихикая, высунулась чья-то, любопытствующая голова в дешевой соломенной шляпе. Игроки спокойно наблюдали за моим приближением. Недоумение у типа, что занимал место кучера, появилось только тогда, когда я встал на подножку и уличный фонарь осветил мое лицо.

— А? — только успел сказать картежник, когда острый клинок вошел ему в бок. Слава Перуну, шпага не застряла между ребер и легко вышла из тела несчастного. Я встал на ступеньку, обхватив раненного картежника за шею, и быстрыми ударами начал убивать его партнеров по игре.

— Вы что там, опять деретесь? — мужик, наблюдавший за домом, наверное, самый дисциплинированный в этой группе, быстрым шагом двинулся к нам, видимо решив разнять картежников. Когда он подошел к коляске, его приятели уже не шевелились и не кричали. Двое, сидящих под пологом, завалились к середине заднего дивана, заливая кровью карточный «отбой» и несколько мелких купюр, лежащих на кону. Мой «приятель», которого я продолжал обнимать за шею, молча наклонился вперед, как будто пытался рассмотреть карты, вышедшие из игры.

— Ну-ка, отойди, алкаш. — четвертый член команды, ухватив меня за шиворот, сдёрнул с коляски, чтобы заглянуть под полог, на своих, странно затихших, товарищей, шагнул на подножку, и изогнулся от болевого шока, вызванного, аллергической реакцией организма на проникший в его почку, остро заточенный металл и завалился вперед, упав на колени своим товарищам.

Кобыла, нервничающая от тяжелого запаха крови и непонятной возни за ее спиной, попыталась побежать вперед, но я повис на вожжах, примотанных к облучку повозки.

Вытерев окровавленное лезвие о полу пиджака, ближайшего ко мне, покойника, я тревожно огляделся по сторонам, но, всё было тихо. Привязав лошадь