Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лошадь, к моему удивлению, была спокойная и послушная, а отсутствие движения на ночных улицах, помогли мне, вполне прилично, управляться коляской. Заехав в глухой проезд за какими-то мастерскими, я решил осмотреть коляску подробнее. Регистрационный блях впереди и сзади, повозка не имела — выехав на дело, бандиты «госномера» скрутили. Их я обнаружил в ящике под сиденьем извозчика. Пять цифр номера в мою память врезались навсегда, после чего я двинулся осматривать багажный ящик, закрепленный на коляске сзади, где и обнаружил четкое и недвусмысленное доказательство того, что мои непрошенные гости и их соучастники умерли сегодня за дело.
В плетеном коробе, всунутом в багажный ящик, виднелся большой металлический чайник, из носика которого свисал, неуместный там, матерчатый шнурок. Мне не потребовалось лезть в чайник, чтобы понять, характер его содержимого, да и, небезопасно это было, если вспомнить, какую химическую дрянь пихали эсеры в моей бывшей истории в свои адские машины. А вот стандартный терочный запал системы Рандуловского, принятого на вооружение Имперской армии, усиленный магией земли, я видел и сквозь медные стенки посуды — вот его и привел бы в действие рывок за, торчащую из носика чайника, пеньковую веревочку. Наверное, этот чайник и планировали кинуть мне под ноги свежие покойники, лежащие под пологом в коляске. Уверен, что, нечто подобное, бросили под ноги барышне Агополковой, что выходила с деньгами, в сопровождении своего знакомого, военного мага, из ворот проданного родительского особняка.
Я подивился полнейшей беззубости местной полиции и контрразведки, позволявших каким-то бандитам проворачивать свои операции по изъятию дворянского имущества, с таким шумом в столице, после чего мои мысли вернулись к моим друзьям и приятелям из контрразведки. А почему бы и нет? Я тут голову ломаю, как утилизировать взрывоопасную дрянь, а у меня, мой сердечный кореш, капитан Осадчий Светозар Богданович, начальник отдела дознания местного «СМЕРШа» не хочет бороться с, свободно продающейся на рынках и базарах, армейской взрывчаткой. Надеюсь, что, после сегодняшнего урока, что я планировал преподать, его начальство даст бодрящего пинка под широкий зад ветерана, и заставит его сотрудников немного посуетиться.
Кобылу, с которой мы, за время пути, практически подружились, я распряг за углом от здания контрразведки. Ну как –распряг? Развязал все ремни, кроме двух, что удерживали вместе оглобли и хомут, связав их посредством кокетливых бантиков. Вожжа протянулась от лошади, к заднему дивану коляски, конец ее я привязал к веревке запала. Плетеный короб с адской машинкой я поставил среди покойников, закрепив его, чтобы ничего не опрокинулось от рывка. Далеко мы бы с такой упряжью не уехали, но пару сотен шагов — вполне смогли. Напротив, здания контрразведки я остановил Зорьку, дернул за бантики, что удерживали оглобли и, зажав в руке конец вожжей, побежал вперед, вцепившись в узду и увлекая лошадку бежать вперед, под взглядом ошарашенного часового.
Где-то я читал, что длина вожжей в моем мире составляла десять метров, наверное, здесь, было тоже самое. После рывка натянутой сбруи и до взрыва, я успел сделать еще шагов пятнадцать, после чего в спину мягко ударило, и в здании контрразведки зазвенели, осыпающиеся, стекла. Если бы я не вцепился за уздечку бегущей лошади, меня бы сбило с ног, но, я удержался, Зорька же только взбрыкнула с испуга и прибавила рыси. Какое-то время за нами бежал часовой, потерявший где-то свою бескозырку, но, в соревновании в беге по прямой, с испуганной лошадью, он безнадежно проиграл. Когда мы оторвались от уставшего часового, настала пора мне брать управление, несущимся куда глаза глядят, животным в свои руки. Попытка повернуть, бегущую в панике, лошадь удалась мне с большим трудом, только тогда, когда я повис на шее у хрипящего животного, намертво вцепившись за гуж и хомут и поджав ноги. Протащив меня спиной по чьему-то, занозистому забору, Зорька остановилась, тяжело дыша.
— Все, моя, хорошая, все! — я поцеловал конягу в морду и повел ее, скорым шагом, забирая влево с таким расчетом, чтобы между нами и растревоженной, как осиный улей, контрразведкой было не меньше пары кварталов.
Этой ночью я не уснул.
Вернувшись домой, я обнаружил сидящую в холле первого этажа, с револьвером в руке, бледную Веру Игоревну.
Пока, безжалостно вырванный из горячих объятий молодой жены, дворник Борис обихаживал трофейную лошадь и приводил в порядок старый тарантас — единственный колесный транспорт, оставшийся в каретном сарае после оптимизации, проведенной Еремеем, я сидел на кухне, обнаженный по пояс, а Вера, светя магическим фонарем, вытаскивала из моей окровавленной спины здоровенные занозы. Я, шипя от боли, негромко рассказывал молодой женщине о событиях текущей ночи.
В результате разговора, упроченный магией, бандитский саквояж из под денег, поплыл вниз, по течению реки, дабы, не оставались на территории усадьбы прямых улик, десять же тысяч рублей, доставшиеся мне в качестве трофея, были сложены в ящик с книгами, которые я брал с собой в Покровск.
После долгих споров, с самым близким для меня в этом мире, человеком, было решено, что Вера с девочками переезжает на охраняемую территорию Магической Академии, в пансион повышенной комфортности, благо деньги теперь появились. Я не мог взять дорогих для меня женщин во враждебную степь, сорвав маленьких княжон с учебы, не зная, что их там ждет, но и оставлять дом на одних женщин, пусть и под охраной бравого Бориса, я также не имел права.
В конце концов мы пришли к согласию, что завтра я открываю в государственном банке номерную ячейку, ключи от которой будут у Иры, куда я положу пять тысяч рублей, чего им должно было хватить на пару лет вполне обеспеченной жизни. Рисковал ли я, оставляя солидный капитал, по сути, незнакомому человеку? Конечно, но другого варианта действий я не видел.
Рано утром мы с Верой и девочками, на старом, ободранном тарантасе, выехали из ворот усадьбы, провожаемые добрыми напутствиями, стоящих у ворот, Бориса и Акулины. Акулина смело смотрела мне в глаза, очевидно представив себя, хоть и временно, но, хозяйкой обширного дома. Если молодуха надеялась дрыхнуть на барских кроватях, утопая в пуховых перинах,