дверях Лидия Сергеевна. Всегда относительно дружелюбная и простоватая женщина, сейчас кажется подобием мрачного надзирателя в концлагере.

Что теперь-то я сделала не так?

— Здравствуйте, — киваю.

Лёнька и Рита тоже здороваются.

— Вещи уже собрала? — холодно так, словно я им тут всем успела наговнить.

— Вот… как раз иду собирать, — настроение портится окончательно.

— Хорошо-хорошо, — кивает комендантша и хмурит неровно выщипанные брови. — Постарайся до вечера съехать.

Вот так просто. Опять без объяснений, без малейшего намёка на сочувствие. Женщина просто уходит. А мне кажется, что им всем залезли в голову, взломали мозги и загрузили туда новую программу как на жесткий диск компьютера. «Матрица», блин.

— Это что было? — Ритка в недоумении. — Ей-то ты чего сделала?

— Не ей… — качаю головой с понурым видом.

— А кому?

Смотрю на Лёньку, потом на Риту. Всё-таки придётся рассказать.

— Яну… — роняюю мрачно.

— А он тут при чём? — не понимает друг.

— Пойдёмте в комнату, — выбрасываю окурок в урну и захожу внутрь. — Там всё расскажу.

Пока обречённо шатаюсь по комнате и собираю свои манатки, с большой неохотой пересказываю всё, что случилось со мной за последние несколько дней. Все, что случилось в отсутствие Лёньки и Риты. Про то, как меня выловили у Лёнькиного подъезда, когда друзья заботливо решили дать мне отоспаться. Как чуть душу из меня не вышибли, как затащили в машину, отвезли в общагу. Всё это происходило, когда они мирненько сидели на занятиях в полной уверенности, что я сплю дома. Когда добираюсь до самой отвратительной части, Лёнька ошалело округляет глаза, а Ритка вжимается в спинку стула. Да так, что, кажется, мы её больше никогда от неё не отдерём. И это при условии, что я урезаю рассказ сцены с насильственным минетом до пары коротких фраз.

Рассказываю и об угрозах Рената, об альтернативе, что он мне предложил. Что именно по этой причине я пропала тогда на целый день, не отвечала на звонки и не вышла на работу. Затем, наконец, добираюсь и до Яна. В красках описываю, как послала этого ушлёпка куда подальше. Когда заканчиваю свой «весёленький» рассказ, вещи уже собраны, а друзья сидят с лицами полного ахуя.

— Мудаки… — очень лаконично выдаёт Лёнька и отворачивается в сторону, играя желваками.

— Это мягко сказано, — устало вздыхаю и сажусь на свою кровать. Точнее свою бывшую кровать.

— Почему ты сразу нам всё не рассказала? — Ритка сочувственно хмурится.

— А смысл? — бросаю без выражения.

— Смысл?! — Друг подскакивает со стула. — Какие-то уёбки заставили тебя смотреть на то, как наша соседка по общаге сосет у одного из них член, потом угрожали тебе тем же, а ты спрашиваешь «а смысл»?

— Лёнь… — устало тру кончиками пальцев лоб, — мой рассказ ничего бы не изменил. Да и разговаривать на эту тему тогда я не очень-то горела желанием.

— Теперь понятно хотя бы, почему ты тогда была в таком состоянии и откуда разбитая губа, — Ритка поднимается со стула, подходит и садится рядом со мной. Обнимает за плечи.

— Слушайте, я не хочу вас в это втягивать.

— Мы уже, как бы, втянуты… — нахмурившись, перебивает друг и садится обратно на стул.

— Не спорю… Но теперь всё приняло очень нехорошие обороты. Они прицепились именно ко мне. Вы тут уже ничем не поможете, — в какой-то момент появляется дикое желание зарыдать от бессилия. Но, конечно же, кто-то очень каменный внутри быстро затыкает «рыдалку». Интересно только, чьих это рук дело? Моё отчисление. Всё тех же Рената и Влада, или всё-таки тут уже Ян постарался? Хотя какая, собственно, разница? Мне это всё равно никак не поможет.

— К ментам идти бесполезно, я так понимаю? — Лёнька хмурится.

— Ты же всё слышал? — отвечает за меня Рита. — Ренат почти сразу узнал о том, что мы ходили писать заявление. Какой толк, если у них вся полиция куплена.

— Ну, может, и не вся… — горько усмехаюсь. Однако, думаю, что подруга всё-таки права.

— Пиздец какой-то! — парень снова подскакивает со стула, отходит к окну.

— Да ладно, Лёнь, — пытаюсь бодриться, натянуто улыбаюсь. — Прорвёмся… как-нибудь.

Друг поворачивается, смотрит на меня. В лице не меняется. Он взбешён, понимаю, но сделать ничего не может, равно, как и я.

— А может… — Ритка осекается на полуслове, задерживает на мне странный взгляд, а затем всё же говорит: — Может, всё-таки попросить помощи у Яна?

— Сдурела?! — это Лёнька, орёт. — Он только этого и ждёт! Как он там сказал? «Укрощение строптивой»? Типа такие, как ты, ломаются легче всего?

— Да, — киваю. — Так и сказал.

— Вот же уёбок… Встречу, рожу разобью на хрен!

— Ладно… — Поднимаюсь с кровати, беру сумку с вещами. — Надо валить отсюда, пока Лидия Сергеевна не нарисовалась и не выкинула меня пинком под зад.

— Погоди! — Лёнька быстро шарит по карманам, достаёт связку ключей и отцепляет тот, что от его квартиры. — Вот. Поживёшь пока у меня.

— Лёнь, это плохая мысль. Точно тебе говорю… — но мои возражения и слушать никто не собирается:

— На улице я тебя не оставлю! — засовывает мне в ладонь ключ. — Сейчас езжай ко мне, а вечером на работе что-нибудь решим.

— Ладно, — вздыхаю, нехотя соглашаясь.

* * *

Могла ли я предположить, что всё может стать ещё хуже?

Да. В глубине души, пожалуй, всё же могла.

Не успеваю прийти на работу, как узнаю, что меня уволили. Хочется громко рассмеяться. Истерически так, со слезами. Как полоумная в психушке.

Объяснениями мою скромную персону, конечно же, никто и в этот раз не удостаивает. Просто ставят перед фактом, после чего вежливо попросят собрать вещички и покинуть магазин. Кажется, что я теперь и за покупками не имею права туда приходить.

Лёнька матерится, метает громы и молнии, ругается с Михаилом Васильевичем, но и так понятно, что делу это не поможет. С трудом мне удаётся успокоить друга. Заверяю, что это не страшно — работы в городе полно, найду что-нибудь другое. Однако внутри медленно поднимается что-то гнетущее и тёмное. От него разит холодной необратимостью. И если это всё-таки дело рук Яна, если он так просто смог устроить моё отчисление и увольнение, то чего ещё можно ожидать от такого человека?

Да всего, что душе угодно!

Хотя признаться мне не столько страшно за себя, сколько за друзей. Ибо этот грёбаный тайфун проблем может и их с собой прихватить. А помощи нам просить не у кого — мы всего лишь несчастные студенты.

Попрощавшись с Лёнькой и заверив, что я в порядке (вру, конечно), отправляюсь к нему домой. Радует, что хоть крыша над головой пока ещё осталась. Однако к вечеру