что смерть могла наступить от внешних воздействий, что она, возможно, насильственная – я сейчас имею в виду именно ожоговую травму. И судебники должны это исключить. Его же никто не поджигал, если я правильно помню анамнез?

– Нет, – замотала головой Клавдия. – Сигарета… Он же заснул с сигаретой, пьяный.

– Ну вот. – Добровольский чувствовал, что завязывается диалог, предметом которого становится не смерть отца, а какие-то прикладные, попутные мероприятия, связанные с документами. Это давало возможность говорить чуть более уверенно, без чересчур сочувствующих интонаций. – Они быстро историю болезни просмотрят, свою работу сделают, – Максим продолжал сознательно избегать слова «вскрытие», – и можно будет заниматься погребением.

Он хотел сказать «похоронами», но почему-то на ум пришло именно это слово – «погребение». Добровольский чувствовал, что таким канцелярским языком должны разговаривать работники похоронных бюро – и зачем-то начал использовать их термины.

– А как узнать, где он будет? – Голос Клавдии уже вполне окреп. – И что уже пора забирать?

– После экспертизы он будет в ритуальном агентстве, которое от нас умерших вывозит, – объяснил Максим. – Думаю, что уже сегодня к вечеру за ним приедут. Вы можете позвонить туда завтра или послезавтра, вам же нужно ещё обсудить момент с транспортировкой в другой город. Они проконсультируют и, скорее всего, пригласят обсудить все вопросы у них в офисе. Только сейчас понял, что вам ездить придётся туда-сюда, – вдруг сообразил Добровольский. Клавдия приезжала каждый раз сюда за сто километров проведать отца, и организация похорон могла стать довольно проблемным мероприятием.

– Да уж как-нибудь, – вздохнула Кутузова, взглянула немного в сторону от Максима и кивнула головой, здороваясь с кем-то. Добровольский повернул голову и увидел незаметно подошедшую Любу Марченко. Она подкралась совершенно незаметно и стояла, прислонившись к стене, практически в том же самом месте, что и в тот день, когда Клавдия приехала в первый раз. Максим вопросительно поднял брови. Люба виновато улыбнулась и показала на Клавдию – мол, к ней.

– Вы полежать не хотите, Любовь Николаевна? – спросил Добровольский. – У вас наркоз был полчаса назад. Бледненькая вы какая-то, что не удивительно.

– Я нормально, – с лёгкой хрипотцой, которая бывает почти у всех пациентов после ларингеальной маски, ответила Марченко. – Как будто хорошо выспалась.

– Я сейчас вам телефон запишу. – Максим вернулся к разговору с Клавдией. – Хотя знаете, у меня где-то были их визитки. Для таких случаев, – уточнил он и сам смутился своей запасливости. – В общем, можете пока поговорить, я вернусь через минуту.

Он ещё раз внимательно посмотрел в глаза Марченко, после чего вошёл в ординаторскую. Было странно видеть, что между Клавдией и Любой возникли какие-то отношения – ведь именно от Марченко он узнал о её свадебном салоне, о фотосессиях. И он чувствовал, что есть ещё что-то, о чем Люба не рассказала.

Визитки нашлись не сразу. В верхнем ящике стола у Добровольского был очень качественный беспорядок, в котором, как ему самому казалось, присутствовала какая-то система. На самом деле никакой системы не было – просто максимально необходимые вещи лежали чуть ближе, а менее нужные чуть дальше. Время от времени они менялись местами.

Дольше всех продержались у ближнего края врачебная печать, таблетки цитрамона – не потому, что Добровольский часто их пил – они просто застряли в щели, фонендоскоп и пара маркеров. Чуть дальше лежали монография «Местное лечение ожогов» (тонкая, с мятой обложкой, но очень нужная), «Национальное руководство по рациональной антибиотикотерапии», какие-то провода от компьютера, пара стопок стикеров. На самом дне хранились ненужные рентгеновские снимки, доставшиеся Добровольскому от предшественника. Платонов хранил всё это с какой-то ему одному известной целью, а Максим забывал их передать в отделение лучевой диагностики на утилизацию.

Приподняв книги, Добровольский обнаружил под ними россыпь черных визиток с серебристой надписью «Некрополь» и контактными данными ритуального агентства. Взяв одну, Максим восстановил беспорядок, задвинул ящик и вдруг подумал, что у Клавдии наверняка есть визитки её свадебного салона, на которых написано «Я согласна!». Она сейчас возьмёт из его рук этот маленький мрачный прямоугольник, положит куда-нибудь себе в кошелёк, и «Некрополь» будет лежать там рядом с яркой, с буквами под золото, визиткой. Черное и белое, жизнь и смерть.

Он тряхнул головой, вздохнул и уже собрался открыть дверь, но остановился и прислушался.

– …Грустно, конечно, – услышал он голос Марченко. – Мы дети до тех пор, пока живы наши родители, – говорила она тихо, одновременно и с жалостью, и с напутствием в голосе. – Переживёте, Клава. И будете ещё вспоминать с добротой и улыбкой. Отец всё-таки.

– Это вряд ли, – Клавдия была настроена более решительно. – Вспоминать, конечно, буду, но вот насчёт улыбки…

За дверью раздался громкий голос медсестры, приглашавшей Марченко в палату на укол. Разговор прервался. Максим вздохнул и вышел в коридор.

– Возьмите, – он протянул визитку Клавдии. – Здесь телефоны и адрес.

– Спасибо. Я, наверное, поеду, – вздохнула Кутузова. – Мне ведь здесь больше ничего не нужно делать?

– Мешок с вещами забрать, – напомнил Добровольский. – Сестра-хозяйка сейчас принесёт.

Клавдия встала, держа сумку перед собой в опущенных руках и глядя куда-то в пол. Тем временем со склада вернулась Аня, сестра-хозяйка, и положила на пол чёрный мешок с наклеенной толстой лентой лейкопластыря. На нём ручкой было написано «КУТУЗОВ». Мешок был не завязан. Из него прорывался наружу неприятный запах немытого тела и нестиранных вещей.

Клавдия протянула к нему руку, но Добровольский жестом остановил её и укоризненно посмотрел на Аню.

– Чего? – спросила хозяйка.

– Упаковать бы получше, – сказал Добровольский. – Рядом же стоять невозможно, а его надо в машину положить. Хотите, чтобы Клавдия Степановна там задохнулась?

– Ой, да чего придумали, почти и не пахнет, – нахмурилась Аня. – Ладно, сделаю.

Она ушла в свою небольшую комнатку напротив ординаторской. Добровольский услышал бурчание: «Надо же, какие все чувствительные, куда бы деваться». Клавдия посмотрела на Максима и благодарно кивнула.

Аня быстро вернулась, с шумом развернула пакет ещё большего размера, затем, словно фокусник, засунула один внутрь другого, завязала на узел и сверху замотала скотчем – с ужасно неприятным громким звуком, отчего Добровольский вздрогнул одновременно с Клавдией.

– Давайте помогу. – Он протянул руку к мешку. – До машины.

– Он лёгкий, – стала отказываться Клавдия. – Вещей у отца было мало. Так что зачем вам беспокоиться…

Добровольский кивнул и понял, что на самом деле ему совсем не хочется идти с этим мешком на стоянку.

– Подождите, – услышал он голос Любы. Марченко, насколько позволяла её нога, практически мчалась к ним из палаты. – Клавдия, я провожу.

Добровольский дождался, когда Люба приблизится, посмотрел на повязку.

– Всё красиво, всё аккуратно, – заметила его внимание Марченко. – От наркоза уже не плющит, антибиотик