бабушку с пролежнями просто на основании того, что у неё с собой был выписной эпикриз из ожогового отделения за прошлый год. «Ожоги были? Были. Вопросы ещё есть?» – спросил он тогда у ошалевшего от наглости Лазарева, не дождался ответа – потому что какой мог быть на это ответ, кроме как носом о дверь?! – и спокойно ушёл, что-то разглядывая на ходу в телефоне. Лишь сутки спустя удалось исправить ошибку и переместить бабулю по нужному адресу в гнойную хирургию, сделав десятки телефонных звонков и полностью переписав историю болезни. Переписывал, конечно же, не Русских.

Тем временем Кириллов встал, повернулся к коллегам и задал вопрос, отсутствие ответа на который мучал его с утра:

– Как вам мой новый костюм, кстати? Почему не комментируем?

Николай слыл фанатом супергеройских комиксов и «Звёздных войн», поэтому свои докторские костюмы заказывал в Америке в специальном магазине медицинской одежды, где можно было приобрести хирургическую рубашку с красивым принтом. Сегодня на нём был чёрный верх с большим портретом Дарта Вейдера и парой строчек текста на английском – что-то про силу и Империю. «Капитана Марвел» и «Миньонов» на нём уже видели, а у Дарта Вейдера сегодня была премьера.

– Неплохо, – оценил Лазарев. – Но не для меня, ты же знаешь.

– Да я тебя младше на семь лет, Петрович, – развёл руками Кириллов. – Всего на семь лет. Зато тебя дети бы не боялись – им такое нравится. Заходишь в перевязочную, а они рыдать перестают и смотрят на дядю с джедаями на животе. А ты говоришь «неплохо».

Алексей Петрович пожал плечами. Он был сторонником обычных белых или серых костюмов и только на реконструктивные операции к детям надевал шапочку с маленькой улиткой – это единственная вольность, которую Лазарев позволял себе в одежде.

– Давай я тебе Бэтмена закажу? – предложил Кириллов. – Считай, подарок. Сам не заморачивайся. У тебя какой размер? Хотя что я спрашиваю, и так понятно, что не «эсочка». Все, договорились. Быстро не жди, но оттуда полтора месяца идёт. Потом ещё спасибо скажешь.

Николай сделал себе какую-то пометку в телефоне и ушёл в реанимацию. Лазарев задумчиво произнёс:

– Собственно, почему бы и нет?

Добровольский собрался уже было открыть сайт с хирургическими костюмами, чтобы тоже выбрать себе что-нибудь занимательное, но в дверь постучали.

– Тут это… – постоянно оглядываясь в коридор, сказала санитарка. – Пришли к Максиму Петровичу… – Она ещё раз оглянулась и добавила: – Дочка этого… Который умер.

– Как умер? – услышал Максим вскрик в коридоре. Потом с шуршанием и стуком что-то упало на пол, скрипнула каталка, и женский голос повторил вопрос снова: – Умер? Папа умер?

Как ни ждал Добровольский этого визита и этого разговора, всё-таки подготовиться к нему у него не получилось. Максим встал с кресла и увидел, как напротив ординаторской стоит Клавдия Степановна с широко открытыми испуганными глазами и смотрит на хирурга. В руках она сжимала пакет, в котором угадывалась упаковка памперсов. Второй пакет лежал у её ног.

Спустя пару секунд она всхлипнула и выронила из рук памперсы.

9

– Вы присядьте, – услышал Добровольский зычный голос Балашова. – Сейчас доктор к вам выйдет.

Виталий показался в дверях, отдал Максиму историю болезни Марченко и шепнул:

– Ты покажись уже, что ли, а то она сейчас грохнется. А Марченко твоя после операции уже с каталки в палате слезла, быстро её отпустило.

Добровольский кивнул и подошёл к Клавдии. Осторожно взяв за руку, он усадил её на стул рядом с ординаторской, поднял пакеты и положил их на каталку.

– У вас валерьянка есть? – тихо спросил Балашов, но Клавдия его услышала.

– Я в порядке, – произнесла она дрожащим голосом. – Обойдусь. Просто… Неожиданно очень.

Она вздохнула, вынула из сумочки упаковку маленьких салфеток, промокнула глаза и нос, посмотрела на Максима. Ему стало не по себе от этого взгляда – только что он видел перед собой убитую горем дочь, но вот она уже всего лишь слегка грустит о человеке, словно он умер не шесть часов, а несколько лет назад.

– Когда это случилось?

– Рано утром. Во сне, – осторожно ответил Добровольский, подбирая слова так, чтобы это не выглядело как «проглядели». – Тихо, даже сосед по палате не заметил ничего.

– Сердце?

– Возможно, – согласился Максим. – У него были сопутствующие заболевания. Стенокардия, нарушения ритма. – На его слова Клавдия тихонько кивала, соглашаясь, и медленно собирала в кулак смятые и мокрые салфетки. – Операция вчера прошла очень хорошо, штатно, – продолжил Добровольский, словно это как-то могло оправдать смерть Кутузова или хотя бы сделать её не такой ужасной для дочери. – Кровопотеря небольшая. Технически получилось, как я и планировал – полностью всё закрыли. Отец ваш молодец, после операции не жаловался, обезболивание получал, антибиотики мы и не прекращали после его поступления…

Звучали эти оправдания не особо убедительно. Примерно так же можно было рассказывать маленькому ребёнку, какой вкусный был торт, который он даже не попробовал, потому что всё проспал, а торт съели без него. Слишком внезапно всё случилось, хотя Кутузов был осмотрен и терапевтом, и анестезиологом заранее, а лечение, назначенное на предыдущем этапе, какой-то серьёзной коррекции не требовало. Антикоагулянты, предотвращающие тромбозы в послеоперационном периоде, Кутузов получал в нужной дозировке. Да, не молодой уже. Да, пьющий. Но чтобы взять и умереть после обыкновенной пересадки кожи…

Добровольский чувствовал, что ему очень хочется убедить не только Клавдию, но и самого себя в том, что ничьей вины в смерти Кутузова нет. В памяти всплывали похожие случаи таких внезапных смертей. Все они укладывались в картину послеоперационных ранних инфарктов и эмболий у необследованных пациентов после экстренных операций или у злостных нарушителей режима, которые умудрялись чуть ли не прямо с каталки ползти в туалет курить. Там они благополучно и умирали, посинев перед смертью верхней половиной туловища.

– Да, молодец, – зачем-то повторила Клавдия. Она смотрела под ноги Добровольскому, словно пыталась разглядеть что-то. – А делать-то что теперь? – внезапно спросила она, подняв глаза на хирурга. – Я в хосписе уже и предоплату внесла. Двенадцать тысяч, между прочим. А ехать туда теперь не надо.

– Насчёт хосписа я вряд ли что-то посоветую. Они же вернут. Наверное, – предположил Максим.

– Я надеюсь, – согласилась Кутузова. – На похороны бы пригодились.

Добровольский вдруг увидел, что она не плачет. Совсем не плачет. Глаза были красноватыми, поблёскивали в свете потолочных ламп – но слёз уже не было.

– Его заберут сегодня, – решил объяснить дальнейшие действия Максим. – Заберут в судебную экспертизу.

– Вскрывать? Это обязательно?

– Все поступившие с травмами исследуются судебными медиками в обязательном порядке, – развёл руками Добровольский. – Предполагается изначально,