После возобновления общего штурма, который провалился, султан 10 декабря поднял белый флаг на башне церкви, располагавшейся вне городских стен, приглашая обсудить условия почетной сдачи. Но Великий магистр созвал совет: рыцари, в свою очередь, тоже подняли белый флаг, и было объявлено трехдневное перемирие. Переданные рыцарям предложения Сулеймана включали: разрешение рыцарям и желающим того жителям крепости покинуть ее с имуществом, которое они смогут унести. Тем, кто предпочел бы остаться, гарантировалось сохранение их домов и имущества без каких-либо посягательств, полная религиозная свобода и пятилетнее освобождение от дани. После горячих дебатов большинство совета согласилось, что «Богу было бы более угодно просить о мире и сохранить жизни простых людей, женщин и детей». Великий магистр все-таки настаивал на продолжении сопротивления. Но гарнизон был на пределе сил, и жители угрожали восстанием.

И на Рождество, после осады, длившейся 145 дней, капитуляция Родоса была подписана, султан подтвердил свои обещания и в дополнение предложил корабли для отплытия жителей. Был произведен обмен заложниками, и небольшой отряд в высшей степени дисциплинированных янычар был послан в город. Султан скрупулезно соблюдал согласованные условия, которые были нарушены лишь однажды, без его ведома. Небольшой отряд наемников вышел из повиновения, вырвался на улицы и совершил ряд зверств, прежде чем их удалось вновь призвать к порядку.

После церемониального вступления турецких войск в город Великий магистр исполнил формальности официальной сдачи султану, который отнесся к нему с большим почтением. 1 января 1523 года де Л’Иль-Адам навсегда покинул Родос, выйдя из города вместе со своими сторонниками со знаменами в руках. Потерпев кораблекрушение во время шторма вблизи Крита, они потеряли многое из оставшегося имущества, но смогли продолжать свое путешествие до Сицилии и Рима. На протяжении пяти лет у рыцарей не было пристанища. Наконец им дали приют на Мальте, где им снова пришлось сразиться с турками. Их уход с Родоса стал ударом для христианского мира. Он ликвидировал последнюю серьезную угрозу для турецких военно-морских сил в Эгейском море и Восточном Средиземноморье.

Утвердив превосходство своего оружия в двух успешных кампаниях, юный Сулейман предпочел почивать на лаврах в течение трех летних сезонов, прежде чем приступить к третьей. Он занялся усовершенствованиями внутренней организации правительства: впервые после восхождения на престол посетил Адрианополь, где предался охотничьим забавам, затем озаботился египетским кризисом, где восстание турецкого губернатора Ахмед-паши, отказавшегося от своей верности султану, следовало подавить силой оружия. Командование войсками он доверил своему великому визирю Ибрагим-паше, который отбыл в Каир, чтобы восстановить порядок и реорганизовать администрацию провинции.

Но по возвращении из Эдирне в Стамбул султан столкнулся с бунтом янычар. Эти воинственные привилегированные пехотинцы рассчитывали на ежегодные военные кампании, чтобы не только удовлетворить свою жажду боя, но и обеспечить себе традиционные доходы от грабежей. Они негодовали по поводу затянувшегося бездействия султана. Янычары явно становились ощутимо более могущественными и отлично понимали это, поскольку теперь они составляли уже четверть постоянной армии султана. В военное время они были, как правило, преданными и верными слугами господина, хотя могли и не подчиниться его приказам, запрещающим разграбление захваченных городов, и при случае ограничивали его завоевания, протестуя против чрезмерно напряженных кампаний. Но в мирное время, изнывая от бездействия, не ощущая жесткой дисциплины, а наоборот, пребывая в относительной праздности, янычары становились по-настоящему опасными, особенно в периоды между смертью одного султана и восшествием на трон другого, которые они считали временем вольницы.

Весной 1525 года они начали мятеж, грабя таможни, еврейский квартал, дома высших чиновников и знати. Группа янычар даже ворвалась в апартаменты султана, который, говорят, убил троих собственной рукой, но был вынужден удалиться, когда остальные стали угрожать его жизни, наставив на него луки. Мятеж был подавлен с помощью казни их аги и нескольких офицеров, подозревавшихся в соучастии, а другие офицеры были уволены со своих постов. Солдаты были успокоены денежными выплатами, изрядно опустошившими османскую казну, и перспективой кампании в следующем году. Ибрагим-паша был отозван из Египта и назначен главнокомандующим вооруженными силами империи, став в армии вторым после султана. Армия собиралась для второго вторжения в Венгрию. Захват Белграда открывал для этого путь вверх по Дунаю.

Ибрагим-паша — одна из самых блестящих и могущественных фигур правления Сулеймана. Ему как раз исполнился тридцать один год. По происхождению он был греком из христиан, сыном моряка из Парги, что в Ионическом море. Он родился в том же году — и даже, по его утверждению, на той же неделе, — что и Сулейман. Захваченный еще ребенком турецкими корсарами, Ибрагим был продан в рабство вдове в Магнесии, которая дала ему хорошее образование и научила игре на музыкальных инструментах. В какой-то момент, в пору своей юности, он встретил Сулеймана, в то время наследника трона и губернатора Магнесии, который был очарован им и его талантами и сделал его своей собственностью. Ибрагим стал одним из личных пажей Сулеймана, затем его доверенным лицом и фаворитом.

После восхождения Сулеймана на трон молодой человек был назначен сначала на пост старшего сокольничего, затем последовательно занимал ряд постов при императорском дворе. Ибрагим сумел установить со своим хозяином необычайно тесные дружественные отношения, он ночевал в покоях Сулеймана, обедал с ним за одним столом, делил с ним досуг, обменивался записками через немых слуг. Сулейман, человек замкнутый по натуре, необщительный, молчаливый и склонный к проявлениям меланхолии, нуждался именно в таком доверительном друге, который сумел бы «выманить» его из внутреннего мира и с пониманием отнестись к его планам и идеям как суверена.

Под его покровительством Ибрагима женили, с подчеркнутой помпой и великолепием, на девушке, которую считали одной из сестер султана. Восхождение Ибрагима к власти было настолько стремительным, что вызвало даже у него самого некоторую тревогу. Будучи прекрасно осведомленным о причудливых судьбах чиновников при османском дворе, Ибрагим однажды зашел так далеко, что стал умолять Сулеймана не ставить его на слишком высокий пост, поскольку падение будет для него крахом. Говорят, в ответ Сулейман похвалил своего фаворита за скромность и поклялся, что Ибрагим не будет предан смерти, пока он правит, независимо от того, какие обвинения могут быть выдвинуты против него. Но, как заметил историк следующего века в свете дальнейших событий: «Положение властителей, которые являются людьми и подвержены переменам, и положение фаворитов, которые горды и неблагодарны, заставит Сулеймана не выполнить свое обещание, а Ибрагима — потерять веру и лояльность».

Мятеж янычар, возможно, ускорил решение Сулеймана начать поход в Венгрию. Но также на него оказало влияние поражение и пленение Франциска I императором — Габсбургом — в битве при Павии в 1525 году. Франциск из тюрьмы в Мадриде направил в Стамбул тайное письмо, спрятанное в подошве ботинка его посланника, прося султана об освобождении, путем кампании против Карла, который в ином случае станет «хозяином мира». Обращение совпадало с личными планами Сулеймана в момент, когда Венгрия, страна без патриотизма и фактически без друзей, более, чем когда-либо ранее, пребывала в беспорядке. Там царил раскол между «дворцовой партией» слабого короля Людовика II с его знатью, поддерживавшей императора, но получавшей небольшую поддержку от него и еще меньшую от Запада; и «национальной партией» Яноша Запольяи, губернатора и фактического правителя Трансильвании, с группой менее значительных магнатов; и притесняемым крестьянством, которое рассматривало турок как освободителей. Сулейман, таким образом, смог войти в страну как враг ее короля и императора и друг магнатов и крестьян.