Наруч с грохотом упал на камень, и я сорвал печать, фиксирующую перчатку.

"Что ты делаешь?" спросил Эдуард.

Я не ответил ему, но прижал голую руку к стекловидному материалу, из которого состояли кости Наблюдателя.

И сразу же отдернул ее.

"Жутко холодно, - пояснил я и дотронулся до массивного пальца другой рукой, все еще одетой в перчатку, чувствуя, как холод просачивается сквозь полимер. "Это чувствуется даже через перчатки, поглядишь?"

Человек из АПСИДЫ не стал приближаться, вместо этого проверил показания термометра на своем шлеме. "Одиннадцать по Цельсию. Прохладно, но не холодно".

Мысли резко вернулись к черному камню Калагаха. Насколько похожим было это вещество - как обсидиан!

"Оно кажется холодным только мне", - сказал я, уверенный, что прав. Я обладал чувствами, которых не хватало другим.

Я посмотрел на свои пальцы, осознавая, что подставил их под действие окружающего яда. Я сказал себе, что не должен волноваться, потому что не прикасался к отравленному камню. На самом деле то, к чему я прикоснулся, вовсе не было камнем. На Эуэ у меня не было случая внимательно изучить кости Миуданара, но я был уверен, что когда люди Валерьева и Рассама исследуют этот темный материал, они найдут его идентичным экзотической материи, из которой сложены черные залы Калагаха, Анники, храма в Аттен-Варе.

В этот момент с галерей наверху раздался крик.

Затем что-то ударилось о плиту в десяти футах от нас.

"Mon Dieu!" взвизгнул Эдуард и отпрыгнул назад, выхватывая из кобуры на бедре парализатор.

Я пригнулся и потянулся к эфесу меча, готовый вызвать клинок.

Но в этом не было нужды.

Мужчина был уже мертв.

Он был одет в стеганую белую форму инженера, его шлем был из того же прозрачного алюмостекла, что и у Эдуарда. По внутренней поверхности визора, не разбившегося при падении, расплывались кроваво-красные, яркие, как киноварь, пятна. Падение, должно быть, переломало ему все кости.

Я посмотрел вверх. До самой верхней галереи было почти четверть мили, более тысячи футов в этом похожем на пещеру пространстве.

Пальцы нащупали коммуникатор на наручном терминале, и я нажал на выступ за правым ухом, чтобы убедиться, что коммуникационный патч подключен к шлему. "Что случилось?"

Ответ пришел искаженный, как я и предполагал. "Не уверен, м-лорд". Зашипели помехи, и я повернулся, чтобы отойти на три шага от тела, пока мужчина продолжал говорить. Фразы выходили обрывистыми, хлесткими, но я различил одно слово сквозь всю болтовню.

"Прыгнул".

У меня кровь застыла в жилах.

Бедняга, должно быть, прыгнул в тот момент, когда я коснулся руки.

 

ГЛАВА 15

ВТОРЫЕ СЫНОВЬЯ

Изображение дрожало, раскачивалось из стороны в сторону при каждом отчаянном шаге. Из динамиков доносилось прерывистое дыхание. Слабый стон, который мог быть словом "нет". А потом он нырнул в черноту. Далекий пол, зеленый и белый, превратился в крышу над головой, когда галерея за галереей проносились мимо. Крик - тот самый, который я слышал, стоя на помосте, - заполнил тесный шлем. Последовал страшный хруст и ужасная тишина. Затем появились эмалированные черные поножи, и Адриан Марло уставился на мертвеца.

"Хватит, Присциан, - приказал Фридрих Оберлин.

Секретарь нажал на клавишу остановки воспроизведения.

"Он просто.......побежал", - сказал я в наступившей тишине. "Он был нездоров?"

"В его последней оценке ничего не сказано", - сказал директор над своей чашкой чая со слабым цветочным ароматом. "Но ты уже это знаешь".

Эдуард Альбе сидел рядом со мной, перебирая отчеты, которые один из сотрудников Ласкариса принес из подсобного помещения. В досье был изображен человек с простыми открытым лицом, лысый, как любой легионер, с матросской бледностью и синими тенями щетины на щеках и голове.

"Александр из Альбы, - сказал Альбе и назвал его серийный номер. "С отличием сдал гражданские экзамены. Поступил в инженерный корпус, девяносто шесть процент..." Он продолжил читать. "В его послужном списке нет психиатрических отметок. Если только не считать ими пьянство и нарушение общественного порядка".

"А этого делать не следует", - сказал Оберлин. "Рядовые собирают таких, как крышки от бутылок, каждый раз, когда уходят в отпуск на берег".

"Он чист", - согласился Ласкарис.

"Это был Наблюдатель", - сказал я. "Должен быть. Этот человек, Александр, покончил с собой, как только я коснулся руки. Должно быть, он наблюдал за нами".

Ласкарис запнулся волнуясь. "Вы.......думаете, оно побудило инженера покончить с собой? Овладело им? Как даймон?"

"Именно это произошло на Наири", - сказал я, глядя на изможденного секретаря. Ласкарис выглядел - если уж на то пошло - еще меньше похожим на себя, чем обычно, более усталым и осунувшимся, чем когда-либо. Парень отчаянно нуждался в солнечном свете. Упражнениях. Женщине. "Если машина может влиять на разум человека, почему не один из Наблюдателей? Тот, с которым я столкнулся на Эуэ, вызывал у меня видения".

"Но зачем заставлять человека убивать себя?"

Я мог только пожать плечами.

"Возможно, чтобы напугать нас", - предположил Оберлин, промакивая салфеткой свой покрытый пятнами череп.

"Или предостеречь нас", - вставил Эдуард. "Возможно, оно знает, что мы можем причинить ему вред. Или намереваемся".

"Ты думаешь, мы его напугали?" спросил Оберлин своего агента.

"Подумайте об этом, сэр", - настаивал молодой Альбе. "Мы здесь почти год, и ничего. Но как только мы углубляемся в город - находим ту руку - это происходит. Конечно, это реакция".

Я кивал, соглашаясь с анализом молодого агента. "Это из-за меня", - продолжил я. "Я подошел слишком близко".

"Вы что-нибудь видели, пока были там, внизу?" Спросил Оберлин. "Вообще что-нибудь?" По акценту, который он придал слову "видеть", я понял, что он имел в виду мое второе зрение.

"Ничего", - сказал я. "Я бы хотел вернуться вниз и поближе рассмотреть эти кости".

"Вы можете вернуться на планету, когда мы здесь закончим, лорд, - сказал Оберлин, - но я не хочу, чтобы вы шли в пантеон, пока люди Валерьева не обезопасят это место. Они устанавливают ограждения. Я не допущу, чтобы еще один мой человек сорвался с самого верхнего балкона, и не хочу, чтобы вы приближались к этому месту, пока оно не будет оцеплено. Все ясно?"

Старик на мгновение показался вдвое моложе себя, когда пристально посмотрел на меня через стол, его склеры были почти синими в отраженном свете голографа.

"Конечно", - сказал я.

Мы сели на шаттл - юный Альбе и я - и почти сразу вернулись на "Троглиту". Я спал, но урывками. Оберлин настоял на том, чтобы мы с Альбе прошли полное физическое