Если мы утром торопились на экскурсию на озеро Рица и внизу уже стоял на всех парах автобус, я по-солдатски вскакивала и через десять минут была готова, Томочка красила глаза и при этом канючила, что «она не может без завтрака, ей будет плохо в автобусе», и я, приговаривая: «Ууу! Чревоугодница!» – неслась на кухню, чтобы приготовить ей сырники на завтрак…

Вообще, она поесть о-о-о-очень любила и делала это «с чувством, с толком, с расстановкой» – такой священный ритуал. Но во время её трапезы я всегда была начеку – чуть зазеваешься, и сок помидора, который она режет, прямой наводкой через стол струёй летит мне в глаз. Вообще, если не держать руку на пульсе, с ней постоянно что-нибудь происходило.

Однажды, когда мы пошли купаться поздно вечером, Томочка чуть не утонула. Сейчас, в Томочкином пересказе этой истории, – «на море был настоящий шторм!». Нет, конечно, не было никакого шторма – было лёгкое волнение: в шторм ночью мы вряд ли массово полезли бы в воду. Но и этого «лёгкого волнения» Томочке было вполне достаточно, чтобы начать захлёбываться довольно быстро, потому что на дальние заплывы она и днём, и в штиль не решалась. А тут среди «пловцов» был Славочка Борисенко, в которого моя подружка влюбилась, как только увидела «сияние синих глаз» во время его выступления в цирке. Поэтому Томочка безропотно поплыла с нами в сторону буйков и – так же безропотно (потому что постеснялась при Славочке закричать о помощи!) – начала тонуть.

Я вижу, что моя девочка, которая только что бултыхалась рядом, отстала и начала тихо и молча захлёбываться. Ну, я, конечно, подняла тревогу, и Славик отбуксировал её к берегу, таким образом ещё больше закрепив горячую Томочкину любовь (но он-то об этом не уверена даже, что догадывался!). Но главной героиней, которая «спасла жизнь», в Томочкиных глазах стала я. Не буду возражать, потому что, если бы не моё неусыпное внимание к «некоординированному ребёнку», – всё действительно могло бы закончиться плачевно…

Томочкой Тамару стали сразу звать на курсе. «Девочкой Томочкой» называл её Аркаша Бурдецкий, которому, кстати, Томочка очень нравилась. Он мне даже признался однажды, что «влюбился». Эх, почему не Слава?! Вот несовпадение! «Мы выбираем – нас выбирают… Как это часто не совпадает…» – пела героиня Светланы Крючковой в «Большой перемене». Ну, а я Тамарочку стала называть после сочинского отдыха Марусей. Почему? Потому что, когда мы собирались компанией, Томочка всегда самозабвенно распевала печальную песню:

Когда я пишу ей сообщения на мобильный, я никогда не называю её Тамарой или Томочкой – только Марусенька…

Как-то шли мы с Марусенькой по Арбату – тогда был только один Арбат, тот самый, окуджавовский: «Ты течёшь, как река… Странное название…», – пытаясь высмотреть что-нибудь полезное для раздела «Наблюдения». Таких разделов в зачётах по мастерству было несколько – «наблюдения за животными» (здесь не было равных Косте Райкину!), «наблюдения за людьми» и т. д. Нам нужно было как раз «наблюдать» за людьми.

И вдруг недалеко от знаменитого «Зоомагазина» (тогда он был по-настоящему «Зоомагазином», а не сегодняшним закутком, от которого больший кусок отхватил ненасытный банк – тогда там были отдельные залы по разделам «Рыбы», «Птицы», «Млекопитающие», «Корма»), мы видим впереди нас идущих двух старушек. Им, наверное, лет по девяносто. Они каким-то чудом оказались в двадцатом веке. На них чистенькая, но совершенно «доисторическая» одежда по моде – не знаю, какого года (отец мой в таких случаях говорил «девятьсот мохнатого»), на голове одной – парусиновая панамка, на другой – кокетливая соломенная шляпка со скоплением тряпичных цветочков и ярких глиняных мини-фруктов на полях. Они между собой щебечут дребезжащими старушечьими голосками. Но главное – ощущение того, что им совершенно замечательно вместе, просто полная гармония, просто счастье какое-то…

Мы, корыстные студентки, подтянулись к ним поближе, чтобы услышать, о чём же они так самозабвенно «щебечут»…

Старушки остановились у витрины, где в аквариуме плавали комнатные рыбки. «Смотри! Архивариус!» – восторженно сказала одна. «Давай купим!» – откликнулась другая. «А сколько стоит? Ой, нет, дорого…» – это опять вступила первая. «Ты только посмотри, какая традесканция!» – воскликнула вторая старушка. «Красивая!.. Ой, тоже дорогая…» – эхом отозвалась её подружка…

Они ещё немножко полюбовались на «архивариуса» и «традесканцию» в аквариуме и неспешно ушли, нисколько не расстроенные тем, что «дорого»… Они соблюли свой ритуал, и завтра, наверное, опять пойдут гулять тем же маршрутом. И так до конца дней. Им хорошо, потому что они ВДВОЁМ, и им не одиноко.

Конечно, мы с Марусенькой понеслись в училище и тут же показали своё «наблюдение», и Юрий Васильевич очень нас похвалил и внёс это наблюдение в экзамен по мастерству. Это, конечно, прекрасно, но главное – не в этом.

В тот момент, когда мы наблюдали за старушками, я вдруг поделилась с Тамарой своим открытием. Я сказала: «Марусенька! А ведь это – мы. Через много-много лет мы будем так же идти по Арбату, так же остановимся у „Зоомагазина“ и будем любоваться рыбками…»

Я оказалась провидицей. Не в буквальном смысле – по Арбату, – но мы с Марусенькой идём по жизни и уже большую часть жизни прошли. И нам хорошо вместе. Мы близкие и родные люди. И мы часто вспоминаем этих медленно идущих по Арбату старушек…

Нет, мы не всю жизнь прошли рука об руку, были периоды, когда мы подолгу не виделись, потому что в биографии каждой из нас бывали такие события, когда было «ни до кого», никого не хотелось видеть – дай Бог самой разобраться в происходящем…

О себе я постепенно расскажу. Но сейчас речь о Тамаре. Прежде чем окрепнуть духовно, она прошла через страшные испытания…

Марусенька моя внутри себя чувствовала абсолютно лирической героиней – недаром я упомянула Наташу Ростову в её «экзерсисе» про «чай с коржиком». Но внешне в ней столько было комедийного, «чаплиновского», что это, против её желания, толкало её в объятия характерных и острохарактерных ролей…

Ну не нашлось для неё Феллини, который сумел совместить в Джульетте Мазине – и гротеск, и лиричность, и трагедийность, и комедийность!..

Да мало ли кого для кого не нашлось! Сложилось так, как сложилось.

Марусеньку взяли в театр, который был в ту пору очень сильным творческим коллективом – московский Театр юного зрителя. В театре этом играли когда-то и Инна Чурикова, и Ролан Быков, и блистательная Лилия Князева, и Игорь Старыгин, и Оля Остроумова, и Володя Качан – не перечислить замечательных актёров, чьё присутствие в труппе в любом театре почли бы за честь. Спектакль ТЮЗа «Мой брат играет на кларнете» – гремел на всю Москву. В этом театре впервые был поставлен мюзикл Максима Дунаевского «Три мушкетёра», где Володя Качан был блестящим д'Артаньяном, – а прогремевший значительно позже фильм Хилькевича был просто перенесением на экран спектакля, правда, с другими исполнителями (мне лично больше по душе спектакль, но фильм принёс его создателям всенародную славу!).