– Ты здесь не убирала сегодня? – Затем прошел в комнату и стал таким образом методично проверять все открытые поверхности: – А здесь?

– Что?! – У меня даже дыхание перехватило от обиды.

– Я спрашиваю, ты что же, пыль нигде сегодня не вытирала?

– Вытирала, вытирала, я видел, – подскочил мой маленький защитник. – Не плачь, мамуся!

– Знаешь, сын, эти женщины только и умеют, что ныть, обижаться и плакать. Вот смотри, я устал после работы, кушать хочу, и что же я вижу вместо обеда? Слезы? Мы же, мужчины – Лапонецкие, никогда не плачем, правда, сын?

– Мама, – проникнувшись тирадой, вымолвил Димка, – иди-ка на кухню. Готовь еду, – и повелительно махнул ручкой.

Я взвилась. Ну нет. Вот уж точно нет. Я позволяла вести себя со мной проктологу Лапонецкому как угодно, даже эксплуатировать, даже оскорблять. Но я не могу допустить, что из моего сынишки вырастет ему подобное чудовище. Которое потом станет разговаривать и поступать со мной таким же образом, как этот тип. Хватит с меня, пожалуй, одного монстра.

– Пойдем-ка, сынок, погуляем, – сказала как можно ровнее.

– Никуда вы не пойдете. – Лапонецкий вырвал у меня ручонку сына. – Ты сейчас не в том состоянии.

В этот момент подоспела свекровь.

– Мать, хорошо, что зашла, – сказал Лапонецкий. – Пойдите прогуляйтесь с Димоном, а потом, – он приглушил голос, – покорми его у себя.

– Что, снова истерика? – свистящим шепотом спросила свекровь.

Лапонецкий выразительно кивнул, и вместе они принялись собирать Димку.

– Немедленно отдайте моего сына, – запротестовала я. – Димка, Димочка, иди ко мне!

– Тихо-тихо, – прикрывая собой ребенка, засуетилась свекровь, – ты, Шура, успокойся, приведи себя в порядок, с мужем пообщайся. А ребенок пусть побудет у меня, – и ловко выскользнула, подхватив Димку, пока я в бессильном бешенстве прорывалась за ним через непреодолимую преграду в виде Лапонецкого.

Захлопнув дверь, муж повернул ко мне перекошенное лицо и свирепо процедил:

– Скажи, Саша, я тебя когда-нибудь бил?

Я истерически расхохоталась и, с ненавистью глядя в глаза-буравчики, воскликнула:

– Только попробуй!

– И что же будет, если «попробую»? – Он прожигал меня взглядом.

– Я уйду от тебя. Тут же. Навсегда. – И подкрепила зловредно: – Заруби это на своем вонючем носу.

Он ударил меня. Наотмашь. Я отлетела к стене и больно ударилась затылком.

– Думаешь, ты кому-нибудь нужна? – склонив надо мной огромное ужасное лицо, спросил он. – Полагаешь, славные родители захотят тебя принять? Или твоя выскочка-сестра? Где они? Все родственнички от тебя сбежали. Один я у тебя, зайка. Кто, кроме меня, тебя вытерпит?

Я лежала на полу и смотрела в потолок. Лапонецкий помог мне подняться. Властно прижал к себе. Приблизившись к уху, попросил больше не вынуждать его применять силу. Ведь он так дорожит семьей. Так старается. И разочаровываться во мне совсем не хочет. Но! Подобными! Заявлениями! Советует не бросаться.

– Это ясно? Запомни, Саша. От меня можно уйти только один раз. Только один.

Потом слегка ослабил хватку, отстранился и снисходительно констатировал:

– Знаешь, зайка, мое воспитание не пропало даром: что-то человеческое в тебе за эти годы появилось. – Он вперил жгучий взгляд в мои застывшие очи и примирительно произнес: – На самом деле, Саша, меня всё устраивает, и я убежден: в глубине души ты тоже ценишь то, что для тебя делается. Просто впредь постарайся не спорить без толку и не истерить, превращая мою жизнь в кошмар.

Не дождавшись ответной реакции, вновь жестко заявил:

– Неблагодарности, Саша, я не потерплю. Запомни это!

– Скажи-ка, доктор Лапонецкий, – сделав над собой усилие, молвила я, – а за что я должна быть благодарной тебе по гроб жизни? Что такого особенного ты ради меня совершил, разъясни, пожалуйста!

– Как это – что? – неподдельно изумился Лапонецкий и с мерзопакостной ухмылкой разъяснил: – Я на тебе женился!

Необходимо поскорее принять решение. Сколько можно тянуть, избегая единственно верного – положительного ответа? В конце концов, человек может обидеться или даже передумать, что тогда?

6.00

– Алечка, милая, ты моя судьба, – едва проснувшись, сообщает Грегори. Нежно целует в затылок и обхватывает меня всю: – Если б ты была вполовину хуже, мне хватило бы и одной половины… для счастья, – любовно распрямляет мои кудри, – а такой, какая ты есть, я восхищаюсь с каждой минутой все больше и больше, – разворачивает к себе лицом, заглядывает в глаза: – Ты дашь мне сегодня свое согласие?

– А где же колечко? Где торжественное коленопреклонение? – бормочу сквозь сон.

– Будет, будет кольцо. С самым роскошным бриллиантом. Всё будет, – страстно прижимает меня к себе Грегори.

– Когда же? – Я упорно тяну время.

– Когда переберешься сюда навсегда.

В самом деле, все выглядит ужасно соблазнительным. Благополучная страна. Абсолютная социальная защищенность. Безбедное существование. Высший круг американского общества. Прекрасные наряды. Увлекательные путешествия. Клубника круглый год.

– У нас мало времени, – говорит Грегори, – расскажи мне, милая, зачем ты тянешь? Чего боишься? Подумай, что ждет тебя в Москве? Комната в коммуналке? Нищенская зарплата, на которую ты не можешь позволить себе ничего пристойного? Вечные страхи за ребенка, которые ты переживаешь в полном одиночестве? – Он пристально смотрит на меня. – Или там осталась бурная личная жизнь, о которой мне ничего не известно?

Я отчаянно мотаю головой.

– Конечно, ничего такого у тебя там нет, – хладнокровно продолжает Грегори, – а здесь тебя ждет любовь и достаток. Спокойствие за будущее сына. Жизнь, которую ты заслужила.

А ведь он прав! Тысячу раз прав! Там у меня нет ничего и главное – никаких гарантий, что когда-либо что-либо достойное появится.

– Хочешь яблоко? – спрашиваю намеренно.

Есть вопросы вводные, а есть – отводные, вот как этот, например.

Спускаю ноги с постели и шлёпаю на кухню. Достаю из вазы огромное зеленое яблоко, ловко снимаю с него овощечисткой кожуру, нарезаю на дольки, подаю прямо в постель Грегори. Как мало нужно порой, чтоб угодить человеку! Он выглядит чрезвычайно довольным.

– Алечка! Ты специально купила чистилку для яблок? Мне бы такое в голову не пришло.

– Просто смотреть больно, как ты прокусываешь толстенную, покрытую защитным воском кожуру и заглатываешь ее, почти не жуя. Это не очень здорово. Я Димке всегда очищаю фрукты и режу на дольки, так полезнее, вкуснее и выглядит, согласись, более эстетично.