– У меня нет недвижимости, – ответил Карл. – А чертов вагон-ресторан никому в Центральном Джерси не нужен.

К этому времени я был уже готов дотащиться до дома, выпить чего-нибудь настоящего и завалиться спать. Однако же спросил:

– Так что вы собираетесь делать?

– Мне нужен инвестор, который погасит мои долги и, может быть, поверит, что в следующий раз я не перегну палку. Вам такие известны? Потому что иначе я потеряю заведение, не получив даже возможности доказать, что я не полный олух. И это будет беда полная.

Он не пытался пошутить, как попытался бы мой сын.

Я окинул взглядом все, что находилось за спиной Карла Бимиша, – оранжевый торговый ларек, аккуратно написанные от руки таблички на стволах деревьев: «Выгуливайте собак ТОЛЬКО здесь!», «ПОЖАЛУЙСТА, не сорите», «Наши клиенты – наши ЛУЧШИЕ ДРУЗЬЯ», «СПАСИБО, приходите снова», «БЕРЕЗОВЫЙ СОК пойдет ВАМ на ПОЛЬЗУ». Симпатичное маленькое предприятие в приятной наполовину пригородной, наполовину сельской местности с доброжелательным, насколько я себе представляю, населением. Поблизости несколько старых ферм с небольшими, но процветающими огородами, заброшенный детский сад, в котором теперь установлен яблочный пресс, несколько гончарных мастерских, основанных хиппи пару десятилетий назад, и два посредственных, лысоватых поля для гольфа. Скоро на здешних пастбищах начнут вырастать дома. Движение там, где встречаются 518-е и 31-е, уже и сейчас довольно плотное, и вскоре на перекрестке наверняка появится светофор, поскольку 31-е, хоть и лишившееся положения главной дороги, остается, по меньшей мере, живописной бывшей главной дорогой, ведущей от северо-западных округов к столице штата, Трентону. Все это пахнет хорошими деньгами.

Очень может быть, думал я, что Карлу Бимишу только одно и требуется: избавиться от долгов и обзавестись партнером, который станет консультировать его и надзирать за расходами, сам же Карл будет выполнять повседневную работу. И по какой-то причине (отчасти, уверен, потому, что я разделял с ним фрагмент ностальгического прошлого) отказать ему я просто не смог.

Я сказал – там, под эвкалиптами, в понемногу густевших комариных облачках вокруг наших голов, – что, вероятно, и сам готов заинтересоваться определенными возможностями партнерства. Карла это, похоже, нисколько не удивило, он сразу же начал разливаться соловьем о имевшихся у него отличных идеях, каждую из которых я счел бессмысленной, о чем ему и сказал, дабы уверить его (и себя заодно), что в определенных вопросах я отступать не намерен. Мы проговорили почти до часу ночи, а потом я дал ему мою карточку, попросил позвонить мне назавтра в офис и сказал, что, если поутру я не почувствую себя нуждающимся в замене мозгов, мы сможем посидеть, просматривая его бухгалтерские книги и документы, сравнить долги с активами, доходами и наличными средствами, а затем, если не выявится никаких проблем с налогами и черных дыр (вроде пьянства или пристрастия к азартной игре), я, быть может, куплю часть его бизнеса.

Судя по тому, как тожественно он кивал, повторяя: «Ага, конечно, ладно, ага, конечно, ладно. Верно, верно, верно», обрадовался Карл до того, что у него голова кругом пошла.

Да и кто бы не обрадовался? Какой-то мужик вылетает из темноты, вламывается в твою торговую точку, разносит к чертям твои клумбы с петуньями и пикниковый столик. Но не успевает осесть пыль, как вы с ним договариваетесь о партнерстве, способном вытащить тебя из ямы, в которую ты свалился из-за присущего тебе сочетания дурацкого оптимизма, бестолковости и жадности. Кто не решил бы, что ему прямо в дверь просунули рог изобилия – толстым концом вперед?

В первый же месяц нам обоим поперла, как выражаются шулера, карта. Мы договорились о цене, 35 тысяч, по которой я купил часть его дела, что позволило Карлу расплатиться с кредиторами, и получил, поскольку он оказался на нуле, право руководства всем бизнесом.

И немедленно занялся продажей машинок для приготовления замороженных напитков и йогурта аллентаунскому торговцу ресторанным оборудованием. Я связался с компанией «Гордость Буффало» из Лакаванны, продавшей Карлу вагон-ресторан, и она согласилась выплатить мне пятую часть того, что получит от его перепродажи, плюс за свой счет вывезти вагон. Я распродал копировальные аппараты и факсы, которые Карл приобрел впрок, намереваясь расширить ассортимент того, что он предлагал проезжим клиентам. Я избавился от оборудования, позволявшего приготовлять новые напитки и еду, каковое Карл также закупил, но не задействовал по причине нехватки места и средств, – машинку для жарки сосисок в тесте и почти идентичную для (и только для) приготовления новоорлеанских пончиков. Еще у Карла имелись коллекция миксеров для дайкири (на случай, если ему удастся получить разрешение на продажу спиртного) и блинница на шесть позиций, позволявшая готовить всякую дребедень, о которой в Центральном Нью-Джерси никто и не слышал. В те дни я пришел к выводу, что после смерти жены Карл пережил, возможно, нервный срыв или ряд небольших ударов, которые слегка повредили его способность принимать разумные решения.

Довольно скоро я, руководствуясь не чем иным, как здравым смыслом, управился с этими делами и смог поделить выручку от продаж с Карлом, вложив мою половину в оборотные средства (полевую кухню я решил, шутки ради, сохранить). Я также посвятил Карла в недавно приобретенные мной – в риелторском агентстве, – основанные опять-таки на здравом смысле, бизнес-концепции. Самая большая ошибка, сказал я, состоит в том, чтобы доверяться своему желанию обратить нечто хорошее в два раза лучшее (а это почти никогда не удается). И второе: человек терпит провал не просто по причине своей жадности, но из-за того, что ему надоедает размеренная жизнь и работа – пусть даже и то и другое ему по душе, – вот он и профукивает заработанное тяжким трудом, пытаясь добиться приятного разнообразия. Мои правила просты: старайся тратить поменьше, не позволяй себе такой роскоши, как скука, создай постоянную клиентуру, а затем продай бизнес какому-нибудь ослу, который разорится, пытаясь «улучшить» твои идеи. (Сам я ничего подобного никогда не делал, конечно; я всего лишь приобрел два доходных дома и продал свой, чтобы купить дом бывшей жены, что навряд ли позволяет считать меня докой по части коммерции.) Я излагал Карлу эти трюизмы, пока парочка здоровенных негров из «Аллентаунских поставщиков ресторанного оборудования» поднимала вильчатыми погрузчиками йогуртницу и аппарат для приготовления напитков, вывозила их через его заднюю дверь и укладывала в кузов прокатного грузовика. Что было, думал я, живым наглядным уроком.

Последним изменением, произведенным мной в нашей бизнес-стратегии, было переименование ларька. Теперь он называется не «Хмельной березовый сок Бимиша» (не выговоришь), а «Фрэнкс» (мне нравится и каламбур, и привлекательная простота). А сверх всего этого я заявил, что те, кто увидит с дороги нашу вывеску, будут готовы купить только два товара: запотевшую кружку корневого пива и вкуснейшие горячие польские колбаски из тех, о каких мечтает и какие надеется отыскать каждый, кто катит, проголодавшись, по относительно живописной глуши. Преобразившийся Карл Бимиш – белая куртка с монограммой, бумажная шапочка и сверкающая лысина – быстро освоился с положением оператора-владельца, он хохотал, обмениваясь со старыми клиентами грубыми, топорными шуточками насчет «волосатиков», и вообще чувствовал себя возродившимся к новой жизни – впервые после безвременной кончины жены. Для меня же, считавшего все это простым и забавным, наша сделка была примерно тем, что я искал, вернувшись из Франции, но впустую: возможностью помочь другому, сделать доброе дело и найти, не задурив себе голову, нечто новое да еще и приносящее дивиденды (что и произошло). Всем бы так повезло.