потом все смелее и жарче, и Кристина потерялась в ощущениях. И позже, когда он разворачивал это дурацкое полотенце, в которое она намертво завернулась, он делал это так трепетно, будто открывал долгожданный рождественский подарок. У него были замечательные руки — очень нежные и при этом сильные. А еще он точно знал, что с ней делать, но эти мысли Кристина гнала прочь.

И когда выяснилось, что кроме рук у него еще и потрясающий рот (который ее действительно натурально потряс!) и очень изобретательный язык (так вот почему он закрыл шторы!!!), она взлетела до небес и потом тихо возвращалась на землю. И все было замечательно до тех пор, пока она не услышала голос Питера совсем рядом и до нее не дошло, что ничего еще не закончилось и самое страшное по-прежнему впереди. И когда, целуя ее, Питер спросил:

— Счастье мое, ты точно хочешь продолжать? Потому что если ты передумаешь позже, я не уверен…

…То Кристина рявкнула на всю спальню:

— А давай ты заткнешься и уже сделаешь это, потому что мне очень страшно!

И тогда Питер, вместо того чтобы обидеться, крепко поцеловал ее и пропал. А потом была боль. Не сильная, но очень… неприятная. Правда, он сразу сказал (почему-то срывающимся голосом):

— Малышка, это будет быстро… Сегодня будет очень быстро…

И почти сразу же послышался странный звук: Питер будто захрипел, и все закончилось. Он упал рядом.

Лондон, резиденция маркизов Солтлейн, 28 ноября, 16:42

Кристина слегка пошевелилась, и он посмотрел в ее сторону. Она лежала на спине, и благодаря пробивающейся через шторы щелочке света он видел ее силуэт.

Он все же сделал это — он трахнул Кристину Линли. И на вопрос «как это было?» он бы не ответил, потому что в тот момент особо не соображал. Сначала он держал себя в руках: железный контроль был его главным козырем всегда и во всем, а потом отпустил. Совсем. Как никогда и ни с кем. Вплоть до того, что забыл о мерах предосторожности — впервые с восемнадцати лет он не предохранялся.

Если она забеременеет…

При мысли о ребенке он запаниковал:

— Мышка, как ты?

Он провел пальцем по ее скуле.

— Хорошо. А ты?

Питер чуть не расхохотался в голос. Только его девочка могла интересоваться другим человеком в такой ситуации. Но он не «другой человек». Он ее человек, ее жених, муж почти. То, что она им интересуется — нормально. И, сдержав смех, он тепло ответил:

— Я — замечательно.

Он провел пальцем по ее носу и губам и, когда Кристина вздохнула, наклонился и поцеловал ее.

Такая сладкая!

— Питер, а как же наш обед?

Питер, играющий с ее ушком, хмыкнул:

— Черт с ним! Новый приготовят!

Кристина замялась:

— Они не готовили. Я заказала. Просто, судя по реакции Рэмси, доставка задержалась.

— Доставка? Миссис Помфи должна неплохо готовить…

— Я понимаю.

Питер приподнялся в кровати:

— Расскажешь?

— Когда ты сказал про обед, то я подумала, что рестораны — это люди, и нам не дадут… пообщаться.

Он уже начал понимать, что к чему, и искренне наслаждался ее рассказом:

— Ага, и ты…

— И я позвонила Беннету, и… мы поговорили…

— Поговорили, значит?.. Обедать здесь — идея Беннета?

Кристина резко повернулась к нему.

— Нет, моя!

Питер засмеялся и потянул ее на себя:

— Верю! И что ты заказала?

— Крылышки и ножки.

Она сказала это таким несчастным тоном! Ей было так жаль любимого блюда, что остывало где-то внизу!.. Отсмеявшись, Питер спросил:

— Будем обедать?

— Скорее ужинать.

— И где?

— А можно здесь?

Питер не мог ее отпустить. Он вновь прижал ее к себе:

— Все можно. Тебе можно все!

Через три часа, поев любимых ножек и запив их уже не менее любимым шампанским с винодельни Питера, Кристина, к своему ужасу, вдруг вспомнила про прием, на который они так и не пошли, на что жених клятвенно пообещал ей отправить фонду чек.

Лондон, резиденция маркизов Солтлейн, 29 ноября, 10:00

Кристина проснулась от того, что ее целовали.

Питер!

Она открыла глаза. Полностью одетый, он сидел на постели и смотрел на нее:

— Просыпайся, любимая. Нам пора.

Она посмотрела в окно, за которым было серо и неуютно:

— Мы идем на работу? А нам нельзя остаться в постели?

Что-то в лице Питера переменилось. Он будто боролся с собой.

— Нет, мышка, не сегодня. Все должно быть правильно.

Не дожидаясь ее ответа, он направился к двери:

— Давай в душ — мама завезла тебе переодеться, и спускайся вниз завтракать. Жду тебя.

Кристина неохотно вытащила себя из постели и подошла к закрывшейся за Питером двери:

— Я тоже тебя люблю.

Зайдя в ванную и увидев свое отражение, она улыбнулась.

Вчера после… этого, когда встал вопрос, в чем ей ужинать, она, с подачи Беннета, уговорила Питера дать ей свою пижаму, которая оказалась ей почти впору. А потом они ужинали, и пили шампанское, и болтали, и целовались, и… все. Потому что Питер, наверно, заметил, что ей было немного дискомфортно, и, когда уже ночью в пылу жарких поцелуев она попыталась его раздеть, он ответил мягким, но отказом.

Интересно, что будет сегодня?

Лондон, резиденция маркизов Солтлейн, 29 ноября, 10:10

Питер быстро раздевался и говорил по телефону, прижатому плечом к уху:

— Да, вижу!.. Да, Беннет, и джинсы со свитером я тоже вижу и собираюсь их надеть. Мне не три года, благодарю вас… Этого я не знаю… Нет, этого я тоже не знаю. Какого черта, Беннет?! У вас под боком есть советчик гораздо лучший, чем я! Все! Отбой!

И, кинув телефон на валявшийся сдутым шариком костюм, он принялся одеваться.

Лондон, резиденция маркизов Солтлейн, 29 ноября, 10:25

Войдя в столовую, куда ее проводил лакей, Кристина поняла, что сегодня день сюрпризов. Сначала ее удивила мама, доставившая ей джинсы, толстый зимний свитер и теплые сапоги; вчерашнего своего наряда она не нашла — пришлось надевать это. А сейчас почти такой же наряд она видела на Питере:

— Ты же был в костюме…

— Я ездил в офис, подписал пару бумажек, оставил ЦУ и вернулся.

Он странно себя ведет. И одет тоже… странно… Но ему идет…

— А почему такая одежда?

Улыбнувшись, Питер сделал рукой неопределенный жест. Кристина боялась поверить:

— Мы не идем на работу…

— Нет.

Как же я люблю его улыбку!

— А куда мы идем?

Его смех… Почему он