…Итак, товарищи, из всего сказанного вы видите, что все мы — будет ли это рабочий, крестьянин или нарком, — должны, как выхода из тупика, ждать мировой революции, которая уже окончательно выведет нас на дорогу к светлому будущему, когда каждый трудящийся будет жить высоко культурной жизнью и питаться так и в таком количестве, как это ему потребуется. Мы прошли уже к этому будущему первые, самые трудные этапы, — еще немного усилий и на костях капитализма мы построим здание мировых советских республик…

— Извиняюсь, товарищ, — воспользовавшись паузой, поднялся вдруг из первых рядов молодой, одетый в щегольскую кожаную куртку рабочий, — вы вот сейчас упоминали о мировой революции, что она даст нам все, без чего мы теперь обходимся из-за подвохов капиталистов, хотя нам это и трудно. Так я, как и всякий другой советский гражданин и даже кандидат в Коммунистическую партию, интересуюсь, как бы нам скорей достичь мировой революции; что мы, рабочие, должны делать, чтобы скорее раскроить врагу его пасть, и что делает для этого руководящая партия?

— Какой же вы, товарищ, кандидат в партию, коли до сих пор не знаете того, что наши партийные агитаторы, ежеминутно рискуя попасться в лапы врагов, работают в капиталистических армиях, на капиталистических фабриках и всюду, где только есть недовольные массы, которым они открывают глаза, в чем заключается причина их бедствий и как ее ликвидировать. Наш III Интернационал и руководимая им коммунистическая партия заботятся об ускорении мировой революции, действуя всеми доступными им средствами, и рабочим, крестьянству и всем советским гражданам остается только покорно следовать их указаниям и работать, работать не покладая рук на общее всем нам дело — на скорейшее наступление и торжество мировой пролетарской революции!..

Покидая митинг, у выхода встречаю знакомых: молодого, работающего у большевиков ученого и до революции весьма либерально настроенного профессора[115]. Нам по пути, и мы идем, обсуждая слышанное.

— Если он по большевистскому обыкновенно не лжет, что среди членов бывшего Временного правительства есть противники освобождения России, хотя бы даже такой дорогой ценой, как отчуждение ее окраин, — говорит профессор, — то на это можно только одно сказать: «раз предали свою родину здесь, а теперь предают ее там». Вы знаете, что я принципиальный противник захвата чужой собственности, является ли она частью государства или объектом «реквизиции» более мелкого калибра, но бывают случаи, когда врач обязан прибегнуть к ножу, не рассуждая о том, как будет жить в дальнейшему его пациент без конечностей. Если даже согласиться с теми поклонниками «советских достижений», которые считают большевизм «частью российского организма», то на это можно возразить, что и злокачественная опухоль является единой с организмом, однако в его интересах не мирное с ней сожительство, а скорейшее от нее освобождение. Гангрена, разъедающая нашу родину, не ждет, и, чтобы остановить ее действие, надо идти на все. Говорить же о «нелегальных захватах» нашим товарищам и вовсе уж не пристало, ибо кто же как не они насилием захватили все русские территории и, дабы не утратить над Россией своего владычества, с первых же шагов своих поступились многими из них…

И разве не они распродают иностранцам веками накопленные страной культурные и художественный ценности? А истребление русского народа не только физическое как во время войны, но, что еще страшнее, и духовное не возведено ими в систему?.. Какая интервенция может принести столько зла и страданий, сколько принесла России большевистская, и почему — трагичный сам по себе — захват высоко культурными, уважающими право и закон народами ее отдельных частей будет трагичнее, чем владычество над ней так же инородческой власти, но не стесняющейся в средствах для достижения своих, подпольных, несущих стране гибель целей? Чтобы говорить против посягательств иностранцев на наши территории в данном случае, надо или пребывать в полном неведении того, что здесь творится, — что, вероятно, так и есть, — или быть сознательными предателями русского народа. Да, если бы эти объединители интересов России с советскими попали хотя приблизительно в такие условия, в каких мучается сейчас девять десятых ее населения, они, конечно, не стали бы возражать против интервенции, хотя бы таковая явилась к ним даже в лице каннибалов, ибо цели последних не прикрывались бы громкими фразами о благе человечества, и поэтому борьба с ними не представляла бы таких трудностей, как с большевиками.

— Совершенно верно, — согласился молодой ученый, — надо обладать чисто большевистским цинизмом, чтобы, сидя в безопасности и слушая доносящиеся отсюда вопли замученных, поощрять эти человеческие жертвоприношения терпеливым ожиданием большевистского исхода из России или эволюции советской власти. Недопустимо спасать территории ценою гибели целого народа.

Я привела эти мнения, ибо в них суммированы чувства и мысли девяти десятых населения России.

Как я уже упоминала, мой муж был членом одной из частных артелей, организованных в те дни преимущественно бывшими крупными подрядчиками, ныне безработными инженерами-строителями. Поначалу артели не преследовались властью, ибо с каждого подряда государство получало десять процентов; но уже к 1926 году, так как учреждения эти являлись для советских, где работали неопытные новички, нежелательным конкурентом, они были ликвидированы, а большинство инженеров якобы «за вредительские тенденции» арестованы.

По субботам муж выдавал рабочим недельный заработок у нас на дому, и я обычно угощала их чаем и беседовала с ними.

Помимо профессионалов среди них было много явившихся на заработки со всех концов России крестьян-чернорабочих, в большинстве еще совсем не тронутых цивилизацией и неграмотных, в разговоре высказывавших свои мнения о творящемся вокруг, то со свойственной русскому крестьянину осторожностью, то со злобой. Почти все они также видели в войне избавление от советской власти, но, конечно, предпочитали интервенцию.

— Война опять же сколько народу зря загубила бы, а иностранцы живо порядок наведут и без причины к стенке не поставят. Собственность опять же будет, есть из-за чего в работе стараться, — говорил один.

— Правильно, потому англичанин там либо немец, конечно, задарма кормить не будет, а только и убивать ни за что, как нынче, тоже не станет и за работу чего ни на есть да даст. А нынче работой десять шкур сдирают, и голодом помираешь. А сама-то власть гляди как живет — «помирай — не хочу». Сытые все да гладкие. Зиновьев-то вона какое брюхо отрастил, — согласился другой, прибывший на заработки в Петроград из Костромской губернии.

— Чаво их (иностранцев) бояться. Да ежели от этой власти спасемся, нас сам черт не запугает. Руки бы нам развязали, так мы от этих самых красных гадов живо Россию вычистили бы. А без оружиев, да с голодным брюхом — куда подашься? — отозвался третий.

— По-моему, хуже, чем сейчас, быть не может, потому и самое худшее будет лучше, — говорил мне более интеллигентный городской рабочий, — и сейчас у нас не русская власть, и никогда русской не было, потому и цари наши все были не совсем русского происхождения. Я когда-то учил, что русские даже призывали иностранцев: «придите володети и княжити нами», так, верно, у нас уже от старых времен порядок такой пошел, чтобы Россией управляли нерусские. Сейчас что делается: русским дуракам, что за свободу жизнь отдавали, власть предоставляет голод, каторгу либо стенку, а для своих старается — лучше не надо.