Он выдохнул мне это прямо в губы, и я почувствовала, как от трения о его грудь затвердели мои соски. Они так напряглись, что это почти причиняло мне боль. Я тяжело задышала, закрывая глаза.

- Да. – Прошептала я, отворачивая лицо. – Я такая. А теперь уходи. Пожалуйста.

- Нет, я тебя не отпущу. – Марк навалился и буквально впечатал меня в стену. Его рука скользнула по моему бедру вверх, пробралась под подол сарафана и сжала ягодицу. – Может, мне хочется, чтобы ты была рядом?

- Я сейчас закричу. – Выдохнула я ему в шею.

Подняла веки и увидела перед собой его затуманенный желанием взгляд.

- Валяй. – Усмехнулся он.

- Уходи, Марк. – Всхлипнула я, облизнув губы. – Можешь говорить ему всё, что хочешь, мне плевать. Я тебя не хочу.

Его пальцы коснулись кружева моих трусиков и обнаружили, что те уже мокрые, прямо-таки насквозь.

- Ты меня хочешь. – Издевательски произнёс он. Глядя, как я мотаю головой, он надавил пальцами на кружево, и я ощутила, как под ним всё набухло от желания, стало горячим и влажным. – И я тебя хочу, Полина. – Его пальцы сдвинули ткань трусиков и принялись водить по кругу по припухшим губам и клитору. – И мы оба ничего не можем с этим поделать.

- Марк… - с моих губ сорвался предательский стон.

- Я даже от ревности кайфую. Болит – значит, жив. – Он скользнул пальцем внутрь меня, убеждаясь, что я готова его принять. Я протестующее всхлипнула, и Загорский жадно укусил меня в губы. – Ты можешь ненавидеть меня и дальше, а я буду ненавидеть тебя. Главное, что это взаимно.

- Уйди…

Его пальцы погрузились в меня так глубоко, что я застонала и подалась бёдрами навстречу, вцепляясь пальцами в его плечи. И это вызвало у Загорского лишь довольный смешок.

Я задрожала от бессильной ненависти и возбуждения. Теперь я ненавидела себя так же сильно, как и его. Я готова была умолять, чтобы он продолжал, и Марк знал это. Он наслаждался своей властью надо мной.

- Как ты хороша, - прошептал он, видя, что я бьюсь в его руках от подступающего наслаждения.

И специально медлил, заставляя меня чувствовать всё острее.

Несмотря на сиреневые круги перед глазами и желание стонать во весь голос, я нашла в себе силы посмотреть в его чёрные глаза. Увидела, как он скалится, довольный тем, что со мной происходит. Жгучее желание раздирало меня на части и едва не причиняло боль.

Я готова была умолять, чтобы он отымел меня прямо здесь, на этой кухне, но вместо этого кусала губы и тихо падала в розовое марево накатывающего волнами удовольствия. А Марк продолжал настойчиво водить пальцами по моей влажной плоти, то сдавливая, то отпуская, то погружаясь в меня и скользя всё быстрее, то издевательски замирая.

- Если ты хочешь быть шлюхой, будь ею. – Прошептал Загорский, заставляя меня смотреть ему в глаза и двигаться бёдрами навстречу. – Но тогда я буду приходить и брать тебя, когда захочу.

Он улыбнулся, подталкивая меня к краю пропасти и впиваясь в меня своими пальцами всё сильнее. И его улыбка была в эту секунду столь же порочной и дьявольской, сколь и прекрасной. Она не давала мне вдохнуть воздуха и пошевелиться, не позволяла даже моргать.

- Когда захочу, Полина.

Марк навалился на меня, повёл языком вверх по моей шее и осторожно прикусил зубами за подбородок. И в этот же момент уже знакомая тяжесть в низу моего живота налилась горячим теплом и наполнила жаром каждую клеточку тела.

- Когда захочу.

Я запрокинула голову, втягивая в себя воздух, будто сумасшедшая. Зрачки под моими веками заметались и затянулись слепящей белизной. Сердце запрыгало, как в безумной скачке, а из приоткрытого рта вырвался приглушённый стон, который Загорский тут же погасил своими губами.

- Нет. – Жалобно.

- Да. – Усмехнулся он.

Что-то внутри меня сжалось, а затем вдруг лопнуло, взорвавшись брызгами бесконечного оргазма. Я задрожала и обмякла в его руках. Упала лицом на его плечо, и мой живот свело горячей судорогой. Ноги задрожали и потеряли способность удерживать на себе вес моего тела.

Загорский поддержал меня на своих руках, с силой прижав к себе, и было в этом жесте что-то запретное, но очень интимное. И мне было плевать, что моё тело бессовестно предало меня, заставив отдаться врагу.

Но в следующее мгновение Марк выдохнул и сбросил меня с себя, как ненужную вещь, и прежде, чем отойти, медленно провёл пальцами по моему лицу:

- Вот сколько ты стоишь, Полина. – Коснулся моего носа, затем губ. Коснулся пальцами, что пару секунд назад ещё были во мне. – Ты просто дешёвка, вот и всё.

Развернулся и… просто ушёл.

Я осталась стоять, прислонившись к стене и тяжело дыша. И что-то мне подсказывало, что ему не стало легче.

Марк

Две грёбаных недели. Целая вечность…

Я мог бы сказать, что наслаждался жизнью, трахал красивых дурочек и просаживал бабки в клубах всё это время, но ничего такого не было. Да оно и не помогло бы. Я был уничтожен, раздавлен и метался по городу в поисках хоть какого-то решения. Ни алкоголь, ни работа не были способны заглушить мою тоску.

Я сотни раз прокручивал в голове этот наш с ней разговор на кухне. Всей той чушью, что я нёс в тот момент, у меня не получилось выразить словами  то, что творилось у меня внутри. Я не хотел чувствовать то, что чувствую, и не понимал, как сказать ей, что она мне нужна. Мне – настоящему монстру. Зачем?

Что бы я стал с ней делать?

Утопил бы в своём безумии, сломал бы, искалечил?

Она не такая, и с ней так нельзя.

Во мне нет того, что обычно ищут женщины. Я пуст, неспособен любить, я даже слов таких не знаю. И я не привык жить наполовину: мне либо всё, либо ничего. И для меня в новинку считаться с чужими желаниями, жить ради кого-то – нет, я такого не знаю, так не умею.

А чего хотела от жизни эта маленькая испуганная девочка с длинными волосами? Жить в большом доме, печь эти чертовы пироги, растить цветы на клумбах и ждать своего мужа с работы? Тогда она сделала правильный выбор: Вик умеет играть в эти игры, он справится с этой ролью лучше других.

А что мог бы дать ей я?

Выжженное поле обид маленького мальчишки, которого всё детство бил отец? Чёрную пустыню из равнодушия, которую оставила после себя нелюбовь матери? Осколки одиночества и тоски брошенного юноши, который научился покупать лишь суррогат любви, чтобы хоть на миг, но почувствовать себя кому-то нужным?

Нет, я и так достаточно вывалял её в этой грязи. Оскорблял, пугал, унижал, и теперь Полина не ждала от меня ничего хорошего. Мне нужно было оставить её в покое. Нужно было…

Тогда какого, мать вашу, хрена я круглосуточно, и днём, и ночью думал только о ней?! Почему этот, мать вашу, мир сузился вдруг до размеров грёбаного дома, в котором она жила? Почему я больше не представлял своей жизни без того, чтобы знать, что где-то есть эта чёртова Полина, что она дышит, и что с ней всё хорошо?