– Макс, – Ваня трясёт меня за плечо. – Эй, слышишь?

– Что?

– Я говорю, берём Женьку и уходим отсюда. Смотри, небо опять затягивает. Скоро на запах крови сбегутся другие.

Я поворачиваюсь к Арту. Тот ещё не отдышался, на лбу и шее выступают капельки пота. Лицо снова приняло зеленоватый оттенок, предвещающий близкий обморок. Широко раскрытыми глазами он смотрит на Женю, который то ли спрашивает, то ли констатирует: «Меня укусили. Меня укусили? Меня укусили. Меня укусили… Меня укусили?»

– Приведи Михася и Виталика! – почти кричу.

Арт кивает и исчезает. Опускаюсь на колени перед Женей.

– Ты сможешь идти? Надо грузиться в «Хаммер».

Брат вздрагивает, как от пощёчины, глаза лихорадочно сканируют меня сверху донизу. В какой-то момент мне начинает казаться, что он меня не узнает.

– Максим, – наконец, произносит он. – Меня укусили.

– Да, я знаю.

Его губы искривляются, и глаза тут же наполняются слезами. Он отнимает руку от предплечья и осматривает перемазанную кровью ладонь, словно хочет убедиться, что это настоящая кровь, а не вишнёвый сироп. Сжимает ладонь в кулак, разжимает, снова прикладывает к ране, снова отнимает и подносит к глазам, рассматривает, растирает алую маслянистую жижу в пальцах. Слезы текут по щекам, губы дрожат. Воздух поступает в лёгкие короткими лихорадочными глотками.

– Макс! – стонет он. – Мне конец! Вот твари, вот твари!

– Успокойся, дай посмотреть…

Он с готовностью позволяет мне исследовать рану, словно надеясь, что у меня в кармане спрятана волшебная палочка, которая позволит одним взмахом все исправить.

В непромокаемой ткани плаща чуть повыше локтевого сгиба виднеется несколько дырочек. Прокусы нарушили целостность полиэстерового волокна, и ткань вокруг отверстий покраснела от пропитавшей её крови.

– Ну, что там? Что там?

– Пара-тройка ранок. Не очень глубоких – кровь почти не сочится.

Невзирая на колотящееся где-то в висках сердце, мой голос звучит довольно спокойно. Пожалуй, даже слишком спокойно, потому что следующий вопрос брата едва не разрывает то, что ещё бьётся в висках:

– Как думаешь, я заразился?

Отвечаю почти без паузы:

– Нет, вряд ли.

Слова – ветер. Так почему бы ему не подуть немного, раз уж хуже от этого никому не станет.

Женя разражается лающим хохотом.

– Не неси херни! – говорит он, отсмеявшись. – Я заразился, сто пудово! Я чувствую…

Мой брат с самого детства отличался крайней степенью внушаемости. Начав думать о чём-то, он мог убедить себя в чём угодно – как в плохом, так и в хорошем смысле. Сейчас он «накручивался» в плохом, а значит, почувствует симптомы раньше, чем они проявятся. Кажется, в медицине это называют эффектом ноцебо.

– Перестань! Возьми себя в руки!

Как обычно бывает, от этих слов ему становится ещё жальче себя, и он принимается плакать уже в голос.

В этот момент к нам подбегают Михась, Арт и Витос. Последний ещё не отошёл от схватки с «прокажённым» и вынужден опираться на плечо брата. Михась смотрит на нас горящими глазами. В одной руке у него дробовик, вторая сжимает ручку алюминиевого чемоданчика.

– Макс, что… – начинает он, но я обрываю его:

– Думай как хочешь. Делай что хочешь. Но открой этот чемодан сейчас же!

13:05

Искать подходящее убежище нет времени, поэтому Арт с Витосом, вооружившись ружьями, выходят патрулировать дорогу.

Я снова наклоняюсь к Жене:

– Побудешь тут один? Я буквально на пять минуток.

В ответ тот только кивает, поджав губы. Слёзы выкатываются из уголков глаз и исчезают в заросших висках.

Я поднимаюсь с колен на ноги, и голову пронзает раскалённый добела гвоздь. Острый пароксизм боли простреливает от темени до шеи, во рту появляется привкус меди. Охнув, я отшатываюсь назад и опираюсь на бампер зелёного «Вольво», чтобы не упасть.

– Всё нормально, брат? – Ваня подхватывает меня под локоть, бросает тревожный взгляд на перебинтованную голову.

– Я в порядке. Закружилось немного…

Это ложь. Я вовсе не в порядке. В моем мозгу кто-то устроил фейерверк – ещё несколько вспышек поменьше простреливают височные и лобную доли. Перед глазами снова плывут пятна, меня душит тошнота. Трясущейся рукой вынимаю из кармана блистер «пенталгина» и проглатываю две таблетки. Мне бы сейчас чего-нибудь позабористей. Пара дорожек кокаина была бы в самый раз.

– Открывайте чемодан! Скорее!

Ваня оставляет меня и присоединяется к Михасю. Тот водрузил серебристый чемоданчик на широкий капот такого же серебристого «Мерседеса» (отчего оба слились в единое целое), припаркованного следом за «Вольво», вынул из кармана клочок бумаги с кодовым деревом и зачем-то его разглядывает. Этим утром он встал пораньше и, пока мы завтракали, успел проверить ещё с пятьдесят комбинаций. Осталось каких-то восемьсот…

– Нет времени перебирать, – говорю я, подковыливая ближе.

Острые болевые вспышки сменились пульсацией, иррадиирущей по шее в спину.

– Что в чемодане? – спрашивает Ваня.

– Это мы и пытаемся узнать, – отвечает Михась, пряча бумажку обратно в карман.

– А чо тут пытаться!

Ваня снимает с плеча «Сайгу» и отстёгивает рожок-магазин. Удостоверившись, что все патроны внутри пулевые, поднимает карабин в воздух и выстреливает тот, что остался в патроннике. Тишину улицы оглашает трескучий хлопок. Невидимая пуля пронзает мою голову, и я вздрагиваю от боли.

Виталик и Арт настороженно всматриваются в нашу сторону. Ваня показывает им большой палец: «ложная тревога».

– Не вздумай, Вано! – кричит Михась, заслоняя собой капот «Мерседеса».

Ваня пристёгивает рожок обратно, вопросительно смотрит на меня.

Возникает пауза, во время которой мы слышим частое, с присвистом, дыхание Жени, перемежающееся всхлипами.

– Макс! – зовёт он меня. – Макси-им! Мне плохо!

– Сейчас, подожди чуток! Михась, отойди от чемодана.

– Макс, это тупо. Он там всё разворотит.

Ох, как же болит голова… Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не надо спорить…

– У тебя есть предложение получше?

– Нет… но… можно попробовать сделать аккурат…

– Максим, мне плохо!

– Отойди от чемодана!

Ваня бесцеремонно отодвигает Михася от капота:

– Михась, свали, пожалуйста, пока я тебе жопу не отстрелил.

Миша одаривает того полным презрения взглядом, говорящим: «в другой ситуации мы бы с тобой поговорили иначе», но уступает и отходит в сторону.