Сладкое посапывание Витоса и мерное щёлканье кодового замка Михася только усугубляют ситуацию. Ворочаюсь с боку на бок, но сна нет ни там, ни здесь. Никак не заснуть: я уже достиг той точки, когда, чем сильнее пытаешься, тем бодрее становишься. Лишь однажды мне удаётся забыться поверхностной дрёмой, в которой снова является Женя с перекошенным от боли лицом (теперь это точно боль, я вижу), и я просыпаюсь, как от удара.

Спустя полчаса мои мытарства замечает Михась:

– Не спится?

Переворачиваюсь на спину и смотрю на него. Михась сидит на софе, скрестив ноги по-турецки и водрузив на них чемоданчик. К чемоданчику припаяна свеча, рядом авторучка и лист бумаги с кодовым деревом. Однако глаза Михася обращены не на лист, а на меня.

– Заснёшь тут, – ворчу в ответ. – Один храпит, второй щелкает, третий… спит, как сурок.

На лице Михася появляется промельк улыбки. Подсвеченное снизу неверным светом одинокой свечи, оно выглядит немного устрашающе. Чёрные провалы глаз и ноздрей на оранжевых, словно охваченных пламенем, участках кожи.

– Я уже скоро заканчиваю.

– Как успехи?

– Замок трёхдисковый, на каждом диске по десять цифр – итого, тысяча комбинаций. Я испробовал порядка ста пятидесяти неповторяющихся, значит, осталось… думаю, пара-тройка дней.

– Неплохо. А если ты где-то ошибся, придётся всё начинать…

– Макс, я хочу попросить прощения, – внезапно обрывает он меня.

Молчу, удивлённо моргая глазами.

Выпрямив спину, Михась пристально вглядывается в меня, аккуратно сложив руки на алюминиевой поверхности чемоданчика. Выражение лица трудно разобрать, мерцание свечи искажает его (как и лицо Жени), но я чувствую, что он предельно собран и серьёзен.

– Да ладно, проехали…

– Нет, не проехали. Я виноват. Я не должен был вас бросать. Из-за меня команда разделилась.

«Да», – хочу ответить я ему, – «именно так».

Но не отвечаю. Странно, но я совсем не испытываю злости. Наоборот. Сейчас, когда он признал свою вину, на меня снисходит неимоверное облегчение.

– Ты не виноват, что Джон ушёл, – продолжает Михась. – Это я.

«Да! Да! Да!» – вопит воспалённая часть моего рассудка, лишившая меня покоя. – «Так и есть! Так и есть!»

Запоздало понимаю, что Михась продолжает сидеть смирно, словно подсудимый, ожидающий приговора. Видимо, я должен что-то сказать.

– Всё в порядке, – отвечаю ему. Отвечаю абсолютно искренне. – Не исключено, что на твоём месте я не поступил бы так же.

И это тоже чистейшая правда.

– Ладно, – кивает Михась. Похоже, мой ответ удовлетворил его. – Слушай, я ещё минуток пять пощёлкаю. Потерпишь?

– Давай.

Снова поворачиваюсь на бок. Закрываю глаза, приготовившись ждать.

Но уже через минуту не выдерживаю и проваливаюсь в глубокий безмятежный сон.

09:25

Это утро – самое мрачное и пасмурное в новой истории постапокалиптического Ростова. Воздух пахнет озоном, иссиня-чёрные тучи тщательно просеивают солнечный свет, пуская к земле лишь малую часть. Нас окружают почти что сумерки. Путешествие по городу в такой обстановке увеличивает риск многократно, но другого выбора нет. Нам предстоит догнать третью часть нашей команды, а они сидеть на месте не будут. По крайней мере, мы должны исходить из этого.

Чтобы компенсировать отставание, мы выбираем самый быстрый в нынешних условиях способ передвижения – пешком. Михась предлагал даже немного пробежаться, но мы с Артом пока не готовы к подобным нагрузкам. Этим утром я проснулся с такой мигренью, словно моей головой всю ночь играли в футбол. Даже тройная доза обезболивающего уняла боль лишь частично. Арт чувствовал себя чуть лучше (сказался ранний отбой), но после утренней сигареты он изверг завтрак на ботинки Виталика, и с тех пор с его лица не сходит серо-зелёный оттенок.

Мы движемся налегке, и после постоянных остановок, которые раньше приходилось делать для расчистки заторов на дорогах, кажется, что летим. За какие-то полчаса мы добираемся до «Хладокомбината № 5», а это уже почти окраина города. Оттуда до гаечно-подшипочного завода рукой подать, а там на Всесоюзную – и по прямой до самого Западного моста.

Можно и быстрее, но мы не решаемся срезать через густонаселённый частный сектор и стараемся держаться основных магистралей. Меньше шансов наткнуться на нежелательную компанию, что при нынешней погоде и освещённости особенно актуально.

Вокруг царит тишина, нарушаемая лишь шелестом ветра в кронах деревьев. Но тишина обманчива. Мы знаем, что не одни здесь, чувствуем кожей. Меня не покидает необъяснимое ощущение слежки, посторонних глаз на спине. Конечно, за нами следят. Несмотря на кажущуюся пустынность, город наводнён людьми – как выжившими, так и просто живыми. И те и другие видят нас, пускай и не решаются пока обнаружить себя. Первых пугают наши ружья и диковатый вид (во всяком случае, мне нравится так думать), вторых останавливают те крохи света, что пробиваются сквозь плотную завесу туч. А может, они просто ждут своего часа. «Прокажённые» выходили на свет и в более ясную погоду, так что же им мешает теперь? Набитые до отказа животы после ночной охоты? Дневная сиеста?

Не думать об этом. Идти, идти, идти.

За стрелков сегодня Михась с Витосом – бедняги выворачивают себе шеи, высматривая нежданную угрозу. Я же стараюсь поменьше зыркать по сторонам. Знаю, что так неправильно, что в случае опасности мог бы предупредить остальных, но ничего не могу с собой поделать. Гляжу под ноги и считаю пройдённые метры. Так меньше болит голова. Вот выйдем к мосту, там и осмотримся.

На подходе к гаечно-подшипочному заводу мы встречаем молодого мужчину без одежды – первый и главный признак «прокажённого». Так и есть, мужчина инфицирован. Однако он один и как будто ранен. Михась с Витосом одновременно вскидывают ружья, но в этом нет необходимости. Бедняга лежит под козырьком автобусной остановки и истекает кровью. Большая её часть уже вытекла на тротуар – об этом свидетельствуют творожно-белый оттенок кожи и пара круглых отверстий в животе, с пятирублёвую монету каждое. Раны очень глубокие, но почти не кровоточат. Жизненных сил в нём осталось так мало, что он едва шевелится, однако пытается встать, безвольно вытянув вперёд руку и пробуя ухватится за воздух. Запёкшиеся в крови и грязи волосы торчат ёжиком, рот искривлён судорогой. Из горла вырывается слабый хрип.

Держа ружьё наготове, Витос подступает к мужчине ближе, внимательно осматривает.

– В него стр`еляли, – заключает он. – Дыр`ки как от др`обовика.

Виталик повидал достаточно «прокажённых», убитых таким способом, чтобы иметь своё мнение в подобных вопросах.

Мы с Михасем переглядываемся: кажется, нас посетила одна и та же мысль.

– Думаешь, из нашего дробовика? – спрашивает Михась.