– Я могу остановиться, – сказал он, кончиком пальца лаская самое интимное местечко. – Вы этого хотите?

Пруденс попыталась что-то сказать, но сумела произнести только «ннн…», потому что тело ее горело от постыдного возбуждения, возбуждения, которое усиливалось от каждого прикосновения его пальцев. Он поглаживал ее, и она могла слышать, как из ее горла вырываются странные звуки, каких она никогда раньше не издавала, примитивные, высокие звуки, похожие на издаваемые животными. Тело ее задвигалось маленькими толчками, которые она не могла остановить.

– Что теперь? – мягко спросил Рис. – Если вы не хотите меня остановить, то чего вы хотите, дорогая моя?

Пруденс не знала, что ответить. В ней угнездилась потребность, которой не было названия. Она потрясла головой, беспомощная, не в состоянии сформулировать то, чего не понимала.

– Может быть, вот этого? – Его палец начал совершать круговые движения вокруг одной особенной точки – очень легкие движения, которые тем не менее заставляли Пруденс всхлипывать от наслаждения. – Вы этого хотите?

– Да! – Она тяжело и часто дышала, безнадежность и неистовство овладели ей, она ничего не могла произнести, кроме одного этого слова. – Да, да, да!

После все чувства вихрем закружились внутри ее и слились в огненный шар. Наслаждение стало невыносимым. А когда все внутри ее вспыхнуло и взорвалось ослепительно белой вспышкой, за которой последовали волны самого восхитительного наслаждения, которое Пруденс когда-либо испытывала, она выкрикнула его имя. Рис продолжал ласкать ее, и волны следовали одна за другой, а Пруденс повторяла его имя.

Когда ощущение неистовой эйфории угасло, она обнаружила, что он убрал свою руку. Она открыла глаза и увидела его, склонившегося над ней.

– Боже мой, – прошептала она, изумленная теми необыкновенными вещами, которые он с ней проделал.

Рис улыбнулся ее словам, и ее сердце снова сжалось от болезненной сладости, которую она всегда испытывала, когда видела его улыбку.

Она улыбнулась в ответ:

– Вы сдержали свое слово.

Он поцеловал ее в нос и опустил ее юбки.

– Чертовски героический поступок с моей стороны. – Рис произнес эти слова как бы легким, небрежным тоном, но его дыхание было неровным, словно он бежал, и Пруденс все еще чувствовала напряженность в его теле, касавшемся ее бедра. Она снова подумала о рассказываемых шепотом в доме на Литтл-Рассел-стрит историях, в которых неизменно обличалась животная натура мужчин, так что она понимала, что ему было нелегко сдержать слово.

– Очень героический, – согласилась она, касаясь его лица. Рис не двигался, склонившись над ней, а Пруденс водила пальчиком по его худощавым щекам, по квадратному подбородку, по густым каштановым ресницам.

Этот мужчина скоро должен стать ее мужем. Из всех женщин на свете он выбрал ее, ее он находил соблазнительной. Она была единственной, на которой он хотел бы жениться, ее он пожелал сделать матерью своих детей, с ней он хотел разделить свою жизнь. То, как он трогал ее, было самым восхитительным из испытанного ею за всю жизнь. Сердце ее переполняло счастье.

– Я люблю вас, – прошептала она.

Его улыбка угасла, и она почувствовала смутную тревогу. Но он снова заулыбался, глядя на ее рот.

– Я надеюсь на это, пьяная девочка, – пробормотал он, закрывая глаза и целуя ее, – потому что вы выходите за меня замуж.

При этих словах и от поцелуя ее тревога моментально улетучилась, а счастье вернулось в десятикратном размере. Когда поцелуй стал крепче, душа Пруденс открылась навстречу Рису, расцвела, как цветок под яркими лучами солнца.

Уинтер-Парк в Оксфордшире, ближайшее к Лондону имение Риса, был первым местом назначения. Его построили в 1820 году, и он был одним из самых значительных владений герцога, о чем Рис сообщил за ленчем в столовом вагоне, явно не желая вдаваться в детали.

– Вы вскоре сами все увидите, дорогая, – сказал он Пруденс, отклонив ее вопросы. – Мы прибудем туда к чаю.

Его голос звучал безмятежно, он улыбался, но Пруденс, глядя на него с противоположной стороны стола, почувствовала, что улыбка на этот раз была маской. Когда Рис сменил тему и стал расспрашивать дядю Стивена о его имении в Суссексе, она уверилась в своем предположении. У нее снова появилось ощущение, как тогда, на пикнике, словно между ними захлопнулась дверь.

По его собственному признанию, имения были совершенно запущены, и его состояние можно было объяснить смущением, но ей казалось, что за этим кроется нечто большее. Пруденс хотелось расспросить его, но мешало присутствие тети с дядей, и она посчитала, что ей следует на время усмирить свое любопытство.

Поезд прибыл в Данстебл днем. За час до запланированного чаепития нанятый экипаж въехал на посыпанную гравием подъездную аллею и остановился у массивного, причудливого здания из серого камня, похожего на средневековый замок из книжки, но так как построено оно было менее семидесяти пяти лет назад, его никак нельзя было назвать замком.

По прибытии они узнали, что в особняке сейчас находится мать герцога. Памятуя, что Рис сказал ей об этой женщине в Национальной галерее, Пруденс не без внутреннего веселья гадала, в самом ли деле леди Эдвард Де Уинтер способна сожрать тетю Эдит в один присест, потому что она была не прочь посмотреть на это.

Однако Пруденс сомневалась, что Рис разделит ее удовольствие. Он признался, что не ладит с матерью. Но если он и был недоволен, узнав, что мать остановилась в Уинтер-Парке, он не показал этого.

– Замечательно, – сказал он Чаннингу, дворецкому, когда они вошли в огромный холл с монументальной лестницей, – значит, мы увидимся за обедом.

– Я полагаю, что леди Эдвард желает быть представленной мисс Абернати за чаем, ваша светлость. Она жаждет познакомиться с невестой.

– Да уж, держу пари, что так и есть.

В его голосе Пруденс послышалось что-то новое, тяжелое, перекликающееся с суровой готической архитектурой холла, холодное и пугающее, но когда она посмотрела на него, он снова надел улыбающуюся маску.

– Пусть будет за чаем, – сказал он. – Чаннинг, пожалуйста, проводите наших гостей в их комнаты и распорядитесь насчет багажа, хорошо? – Он повернулся к Пруденс и ее тете с дядей – Я оставляю вас отдыхать. Увидимся за чаем. А сейчас я должен встретиться со своим управляющим. Вы извините меня?

Он поцеловал Пруденс руку, но это был формальный, торопливый жест. Поклонившись ей и тете с дядей, он ушел. Каблуки его туфель громко стучали по черно-белому мраморному полу – Рис шел так быстро, что почти бежал.

Пруденс с беспокойством проводила его глазами, гадая, что в таком безобидном разговоре заставило его практически броситься вон из дома. Она вспомнила, как тогда, на Литтл-Рассел-стрит, он был против того, чтобы отправиться осматривать его владения. Он согласился только потому, что этого хотела она.