– Кто вам сказал про самолет? – напряженно спросил Леонидов у Анны Васильевны.

– Муж той женщины, что дала Наде успокоительное. Элины. У них что-то случилось? На отдыхе они всегда были вместе. Я еще подумала: какая красивая пара! Она эффектная женщина, и он красавец. Не обижайтесь, но это был самый красивый мужчина в нашем отеле, поэтому я не могла не обратить на него внимание. Их сын тоже хорош, возможно, когда подрастет, будет даже интереснее, чем его отец. Хотя они совсем не похожи. У Артема светлые глаза. Так бывает крайне редко. Ведь у его родителей карие, причем у обоих. А у Нади, вы заметили, глаза темные?

– Да. И что?

– Тоже редкий случай. Я бы сказала, уникальный. Ведь и мать ее, и отец были голубоглазые. Как страшно говорить: были…

– А где вы видели Рената Алексеевича? – перебил ее Алексей. – Ну, мужчину, который сказал вам про самолет?

– У туалетов на первом этаже. Он спросил, как Надя себя чувствует, и с сожалением сказал, что борт еще не выпустили из Домодедова.

– А почему его беспокоит Надя? О сыне ведь он не спросил?

– Нет. Да, странно… Хотя… Тема совершенно здоров. А ей очень плохо. Теперь еще и отец умер. Как страшно! Так кого вы ищете?

– Священника.

– Что? Исповедоваться решили?

– Я хочу найти того, с кем беседовал Артем, когда убили Манукова.

– Ах, батюшку! Да вот же он! – Анна Васильевна кивнула на мужчину с окладистой рыжей бородой, одетого в джинсы и растянутый свитер.

– Черт! А я думал, он в рясе!

– Он же на отдыхе. В рясе-то неудобно путешествовать. К тому же он, кажется, расстрига.

– Что?

– Бывший священнослужитель.

– Тогда как же он собирался исповедовать девушку?

– Так никого больше не нашлось. Но Надя категорически отказалась с ним говорить. Она вообще ведет себя странно. Как только к ней приближается мужчина, неважно, кто он, Надя напоминает натянутую струну.

– Я это заметил. Пойду побеседую с батюшкой. Да, Анна Васильевна, я хотел у вас спросить.

– Слушаю?

– Те симптомы, что вы описали. Ну, когда умирала Людмила Манукова. Могли ее отравить лекарством, которое недавно принимала Наденька?

– Транквилизатором? Что ж, может быть.

– Вы же говорили про сердечные гликозиды!

– Смотря какая доза. Передозировка успокоительного обычно вызывает расстройство психики, некую заторможенность, галлюцинации. Человек становится похож на пьяного. Это же наркотик. Вы представляете себе наркомана под кайфом?

– А Людмила так выглядела?

– Нет. Голова ее была ясной, за исключением зрительных галлюцинаций. И потом: у нее же были понос и рвота. Типичные признаки отравления. Но не транквилизаторами, а скорее ядом растительного происхождения. Мои познания в этой области весьма скромны. Я ведь терапевт, а не эксперт-криминалист, учтите это, Алексей.

– Значит, соврала.

– Это вы о чем?

– Так… Но я до сих пор не нашел человека, который принимает сердечные препараты.

– А как же та дама? С саквояжем, полным препаратов?

– Увы! Она даже не жила в нашем отеле. Я ее впервые увидел в аэропорту. Исключается. Мне нужен сердечник, который жил именно в нашем отеле. К вам никто не обращался по поводу болей в области сердца?

– Нет, – рассмеялась Анна Васильевна. – Да никто и не знал, что я врач.

– Так чем же ее все-таки отравили? Мне кажется, что в этом и кроется разгадка тайны.

– Тайны?

– О! Это страшная семейная тайна, Анна Васильевна! Прямо хоть роман пиши!

– А вы веселый. Шутите, да?

– Нет. Как-никак человека убили. Дело серьезное. Я должен найти того, кто это сделал, – сказал он уже без улыбки.

– Экий вы, Алексей… Дотошный. Ой! Побегу! Надю проведаю!

– Я тоже скоро подойду. Мы все еще не выяснили, есть ли у девушки родственники. Артем говорит, что он в курсе. Надо узнать у него адрес или хотя бы телефон. Надя-то молчит. И рано ей еще сообщать о смерти отца. Как вы считаете?

– Но когда-то ведь придется сказать.

– Я над этим подумаю, – пообещал Алексей. – Надо как-то аккуратно.

– Бедняжка, – вздохнула Анна Васильевна и отправилась к молодым людям.

Алексей же подсел к батюшке:

– Здравствуйте, святой отец!

– И тебе не хворать, сын мой, – с удивлением посмотрел на него бывший священнослужитель.

– Я к вам по делу. И вот по какому. Можно как на исповеди?

– Исповедь, сын мой, дело интимное, – вздохнул его собеседник. – Да и мы не в храме, а в зале ожидания аэропорта, – хитро подмигнул вдруг он. – Людей вокруг больно много.

– Так давайте отойдем. Хоть под лестницу.

– Да что ж сегодня такое! То один, то другой… Я ведь год назад сан-то с себя сложил. Права такого не имею, грехи отпускать.

– А что так? Почему на гражданку ушли? Я хотел сказать, почему вы больше не поп?

– Долго рассказывать. – «А на попа не обиделся… Бывший-то он бывший, но навыки, видать, остались», – подумал Леонидов.

– Так время терпит, – сказал он. – Я могу и послушать.

– Ты не обо мне пришел говорить, – внимательно посмотрел на него бывший поп и неторопливо поднялся со стула. – Ну, идем.

Леонидов не случайно выбрал то самое место, где в момент убийства Геннадия Манукова Артем, как он утверждает, беседовал с батюшкой. Алексею надо было понять, что видно из-под лестницы и как много понадобится времени, чтобы подняться отсюда на второй этаж.

Элина кого-то покрывает. Мужа или сына? Она безумно любит обоих, непонятно, кого больше. Ей и самой это непонятно. Она готова пожертвовать собой ради…

Ради Темы? Возможно… Ради Рената? Вполне!

– Слушаю вас, – официально сказал расстрига, когда они спрятались под лестницей от посторонних глаз и ушей. Светский тон Алексея вполне устраивал.

– Вы, должно быть, уже знаете о том, что здесь случилось, – произнес он скорее утвердительно, чем вопросительно. Кто же не слышал о происшествии с пьяным русским туристом?

– Где это здесь? Под лестницей? – «У него и чувство юмора есть! Вы только подумайте!»

– Не под, а над. На втором этаже, в мужском, извините меня, сортире.

– Мужчина поскользнулся на мокром полу, упал и разбил голову, знаю, – кивнул его собеседник.

– Извините, к вам как обращаться? Я Алексей Алексеевич Леонидов, можно просто Алексей. Мы ведь на отдыхе.

– Николай.

– Отец Николай?