– Просто Николай. Раз мы на отдыхе.

– Принимается. Так вот, Николай. Он не поскользнулся, этот мужчина. Его поскользнули. Понимаете меня?

– Не судите, да не судимы будете, – вздохнул бывший священнослужитель. – Доказательства есть?

– За несколько дней до этого в отеле убили его жену. Отравили.

– Допустим. Ну, а от меня-то вы что хотите?

– Молодой человек, который недавно беседовал с вами на этом же месте…

– Артем?

– Да. О чем вы говорили?

– Он искал психолога. Или психотерапевта. Таковых среди пассажиров не оказалось. И я решил взять на себя эту миссию. Поговорить с девушкой. Самоубийство – это грех, – серьезно сказал Николай. – И тяжкий грех, недаром ведь самоубийц не отпевают и хоронят за церковной оградой. Бог дал человеку жизнь, бог же, единственный, может ее отнять.

– А если жизнь стала невмоготу?

– Бог терпел и нам велел. Знаете такую поговорку? Я вижу, вы в бога не верите, поэтому и говорю с вами на вашем языке.

– Но вы ведь тоже не верите.

– Да с чего вы взяли?

– Вы же сложили с себя сан.

– Сан да. Но не веру. Причину попытаюсь объяснить. На доступном вашему пониманию языке. Случилось страшное, Алексей: церковь погрязла в грехе. Деньги развратили всех, и священнослужителей тоже… Хорошо, расскажу вам свою историю. Если время, как вы говорите, терпит и вы не прочь меня выслушать… – Леонидов кивнул: не прочь. – Была у меня мечта: совершить паломничество на Святую землю. Я человек скромный, из российской глубинки. Народ у нас бедный, и я посчитал, что богатство для меня тяжкий грех, стяжательством отродясь не занимался. Но накопил-таки денег на исполнение мечты. Во многом себе отказывал, да нужда ведь всего лишь испытание, переносить его надо с молитвой и с радостью. Так я раньше думал, – усмехнулся Николай. – Прихожане меня поддержали, все просили: батюшка, езжай в Иерусалим. Ладанки нам привезешь со святой землей, свечи, благодатным огнем опаленные. Даже денег дали. Возьми, батюшка, хоть на ладанки. И вот поехал я. Как турист поехал, не в рясе, а в джинсах и свитере. Не с миссией ведь, а христианским святыням поклониться. Купил в турагентстве путевку… – Он вдруг замолчал.

– И что случилось?

– Да ничего особенного. Вроде ничего. Приехали мы в храм Гроба Господня, а там огромная очередь. В Кувуклию, ко Гробу Христа. Люди стоят по нескольку часов. Духота, толпа, много пенсионеров, страждущих. За верой приехали, терпят. Ноги затекают, ведь бывает, во время службы очередь с час не движется, толпа стоит на одном месте, задние напирают, выйти нельзя, некуда. И обмороки случаются, и истерики. Дабы укрепиться в вере, мы псалмы стали петь. И так на душе сделалось хорошо… Светло… Прямо благодать на нас снизошла, укрепились мы в вере, страждущие, и те приободрились. Выстояли. Почти четыре часа стояли плечом к плечу, в духоте. Но – дождались! Чую – близится радость великая. И все вокруг тоже лицами светлеют. А у самой Кувуклии батюшка стоит, коллега мой, – усмехнулся Николай. – Теперь уж бывший. Наставляет. Вроде как поддерживает. «Учитесь, говорит, смирению. Терпению учитесь. Это вам урок. За терпение ваше Господь вас вознаградит». Со светлым чувством подошел я ко Гробу Христову. Вдруг батюшка мне делает знак рукой – обожди, мол. И вперед меня двое моих соотечественников – шмыг. Ну, думаю, люди божьи, видать горе у них, стоять недосуг. И с улыбкой крещусь, в душе такая святость, что сил описать ее нет. Захожу в Кувуклию – еще двое опять поперед очереди – шмыг. А, повторяю, люди по три, по четыре часа стоят, много пожилых. И наши, и иностранцы, все в одной очереди. Для Господа ведь все равны. Кроме тех, кто слева заходит, – вновь усмехнулся Николай. – Приложился я к святыне, перекрестился, замирая. Потом пошел к благодатному огню, свечи опалять. А зрение у меня хорошее. Стою, поручение прихожан своих исполняю. Надо ведь всем по свечке раздать. Вот и опаляю без устали. Вдруг вижу, батюшка деньги в карман кладет. Доллары. И знак рукой делает, как давеча мне: обожди, мол. И еще двоих помимо очереди в Кувуклию пропускает. За деньги. Я даже купюру разглядел: двадцать долларов. Столько стоят смирение и терпение. Бедные, значит, эту науку постигают, терпят, дабы богатые могли ими, как стадом баранов, управлять. А сами пастыри стада человечьего за денежки за святостью идут. Помимо страданий. И ведь верят, что благодать Господня на них тоже снизойдет! За взятку! Ведь это же взятка. Так, господин полицейский?

– Откуда вы знаете, что я полицейский? – пробормотал Алексей.

– А кто ж? И у тебя веры нет. Только по другой причине. Ты столько дерьма человеческого на своем веку повидал, что ни в бога, ни в черта теперь не веришь. А я в другом дерьме измазался. И это дерьмо посильнее воняет, поверь. Меня тогда как с небес на землю ухнуло. Была в душе благодать, а стала помойка. Я-то думал, перед Господом все равны, ан нет. Люди, которых я не могу назвать священниками – язык не поворачивается, – делят всех на достойных и недостойных, тьфу! – Он сплюнул. – По наличию у них денег! Денег! Есть ли для Господа вещь более оскорбительная? Его же так унизили и, прости за бандитский жаргон, опустили! И где? В месте, откуда он вознесся! В святая святых! Не меня опустили, я-то букашка, а Господа! Вот что страшно!

– Но ведь не все такие. И среди людей есть паршивые овцы, и среди священников.

– Правильно. Но раз коррупция и до Святой земли добралась, значит, церковь совсем прогнила.

– И что делать?

– В скиты уходить. В леса. Молиться. Верить. Вера-то в народе жива.

– Что-то вы не похожи на отшельника, – не удержался Алексей. – И на подвижника. В Италию рванули, не в скит.

– Да вот, решил попутешествовать. Мир посмотреть. Тот мир, который я раньше не видел. В Москву переехал, работу нашел.

– И кем же?

– Водителем маршрутки. А сейчас в заслуженном отпуске. Год отработал, денег подкопил – и в Италию. Давно Венецию хотел посмотреть.

– Опаньки! Остроумно! Это я не про Венецию, а про то, что вы, расстрига, трудитесь водителем маршрутки.

– А я попутно на психотерапевта учусь.

– Ну да. Смежные профессии. Что психотерапевт, что священнослужитель, расчищают авгиевы конюшни души человеческой. Лечат ее словом, один по Библии, другой по Фрейду. Вы потому и откликнулись, когда мы стали психолога искать?

– Точно.

– Поп-расстрига, он же психотерапевт-недоучка. Ни то ни се. Остроумно, – повторил Алексей. – А бороду почему не сбрили?

– Привычка, – Николай пригладил окладистую рыжую бороду. – А что? Людям нравится. Доверия больше.

– А я тебе так скажу, Коля, – Леонидов хлопнул его по плечу. – Видать, задело тебя. Ты не в церкви разочаровался, а в себе. И захотелось тебе быть не бараном, а пастухом. Не грех стяжательства тебя тяготит, а грех зависти.

– Ты меня никак исповедовать решил?

– Так ты же сам напросился. Зачем ты мне все это рассказал? Я ведь не просил. И мы не в храме, а в аэропорту под лестницей. Я тебе грехи отпускать не имею права так же, как и ты мне.