Выйдя из квартиры, Дуло пошел в дирекцию школы, где когда-то училась Иванова Марина. Секретарша сказала: школьный директор в отпуске. Сергей заявил, что завуч вполне подойдет, и тут же попал в кабинет женщины строгой и очень конкретной. Она сразу вспомнила ученицу Иванову.

Сергей бегло заметил:

– Быстро вспомнили. Фамилия ведь распространенная. Прошло десять лет.

– Марину я запомнила на всю жизнь.

– Почему?

– Хотите услышать правду?

– Предпочитаю только ее.

– Сто из ста баллов по шкале абсолютной подлости, согласитесь, не так мало для девочки.

– Надеюсь, вы преувеличиваете, – тихо сказал Дуло.

– Скорее наоборот.

– Тогда объясните.

– Марина училась слабо. Перебивалась с двойки на тройку. Математику в их классе преподавала пожилая учительница, Нина Васильевна Полникова. В конце девятого класса Марина должна была сдать ей темы, которые пропустила. И вдруг в школу приходит милиция. Потом – комиссия из Управления образования. Все – с проверкой.

– Что проверяли?

– Марина написала донос, будто бы Нина Васильевна вымогала у нее взятку.

– Такое могло быть на самом деле?

– Нина Васильевна учила меня. И я могу поручиться за нее всей своей жизнью. Это честнейший, порядочный человек. Вскоре она умерла. В своем кабинете за столом, когда проверяла тетрадки.

– Ага… – сказал Дуло. – Математику Иванова не знала, но писать ее научили…

– На свою голову, – подтвердила завуч. – Иванова окончила девять классов, и ей дали понять, что не стоит у нас задерживаться. Она и сама не хотела дальше учиться. Знаете, была в ней какая-то особенная закваска… Готовность на все ради того, чтобы удовлетворить свои потребности. Из таких, как она, выходят преступники.

– А какие потребности были у Ивановой?

– Шмотки, жратва, выпивка, мужики… Извините за грубость. Думаю, со временем прибавилось еще что-то. Скажем, машина.

Заподозрив завуча в излишней предвзятости, Дуло спросил:

– Не допускаете, что она могла поменять интересы?

– Человека меняют образование, воспитание и культура. Ни того, ни другого, ни третьего у Ивановой не наблюдалось.

Сергей достал сигареты.

– Здесь не курят.

– Простите. – Засунув пачку в карман, он спросил: – Не знаете, где сейчас Иванова?

– Не знаю.

– И ничего не слышали про нее?

– После смерти матери она куда-то уехала.

– Дружила с кем-нибудь в классе?

– Была у нее подруга. Где живет – не скажу. Но знаю, что работает на телевидении. В какой-то кулинарной программе.

– Ее имя, – он достал блокнот.

– Мякишева Ольга, хотя фамилию она могла изменить.

– Это еще зачем? – между делом спросил Сергей.

– В связи с замужеством.

Сергей смутился.

– Простите за идиотский вопрос.

– Бывает, – сказала завуч.

В машине Сергей сделал пару звонков. Первый – следователю Курочке:

– Нина Витальевна. Запиши: Ольга Мякишева, возраст двадцать шесть – двадцать восемь лет. Живет в Москве, работает на телевидении, на какой-то кулинарной программе. Если найдешь – первым делом спроси, знает ли она Иванову Марину. Если знает – свяжи ее со мной.

Второй звонок был жене.

– Диана к тебе приходила? – спросил он.

– И не одна, с мужем, – ответила Полина. – В пятницу нас пригласили на его юбилей. Желают дружить семьями.

– Это вряд ли, – заметил Сергей. – Ты одна?

– Сейчас – да.

– Что у тебя с голосом?

Полина вдруг прошептала:

– Мне страшно…

– Что?

– Я сказала: мне страшно…

– Полная ерунда.

– Ты не понял.

– Тогда объясни.

– Она обо всем знает.

Сергей молчал. Полина уточнила:

– Диане известно, что я не падала с лестницы. Она дала понять, что знает про нападение.

– Ты не должна бояться, – сказал Сергей. – Подожди, мне нужно время. Если она причастна, это требуется доказать. Слова Кириченко пока ничего не значат. Скоро все прояснится.

– Прошу тебя, приезжай сегодня пораньше.

– Обещаю. Я привезу пару страниц перевода.

– Жду.

Пятница, 27 апреля 1945 года

Берлин

Я в такой ярости, что кажется, все бы вокруг уничтожил. Никогда еще я не был настолько беспомощен. Несколько дней назад мне пришлось переехать в подвалы Рейхсканцелярии. Анне – в полуразрушенный дом к подруге.

В нашей квартире взрывной волной выбило все окна. Все из-за того, что рядом находится бункер управления зенитной артиллерии, по которому русские вели непрекращающийся шквальный огонь.

Для Анны в подвалах Рейхсканцелярии места не нашлось. Мне объяснили, что известность и слава уже не могут обеспечить ей особый статус. Я нужен Рейху больше, чем Анна.

Каждый свободный час я проводил с ней. Порой приезжал только для того, чтобы увидеть ее и тут же уйти.

Мой трехмоторный «Ю-52» теперь стоял у взлетной полосы на бульваре Гогенцоллерндамм. Я находился рядом с заправленным самолетом, ожидая приказа лететь.

Еще в Рехлине его как следует доработали. Салон, в который легко могли поместиться до двадцати человек, защитили бронированными плитами толщиной в двенадцать миллиметров. В иллюминаторы вмонтировали пуленепробиваемое стекло толщиной в пять сантиметров. В дополнение к пулемету «MG-131» установили еще один. Такие приготовления наталкивают на определенные мысли.

Самолет «Ю-52» летчики Люфтваффе прозвали «тетушкой Ю» за тихоходность, чрезвычайный запас прочности и надежность. Для бульвара Гогенцоллерндамм, имевшего протяженность всего 790 метров, этот самолет подходил как нельзя лучше. У этой, пусть устаревшей, машины очень короткий разбег при взлете. Такой же короткий пробег при посадке.

Три дня назад имел место непредвиденный случай. Когда, приземлившись, я выруливал к месту стоянки, колесо шасси провалилось в плохо заделанную воронку, и стойка шасси подломилась. Заменить стойку удалось только к вечеру. Об инциденте я доложил по инстанции, потребовав прислать солдат для проведения необходимых работ.

Утром 27 апреля на Гогенцоллерндамм приземлился еще один «Ю-52» с аналогичной оснасткой. Судя по тому, что потребовался резерв, впереди было сверхответственное задание.