должна делать?» – спрашиваю я по привычке.

«Душить», – следует странный ответ.

Мой вопросительный взгляд встречается с ее насмешливыми глазами.

«Что?»

«Руки на мое горло», – отдает она приказ, прислонившись к стене, и я с испугом вытягиваю вперед ладони.

Передо мной зависает ее уверенная усмешка, словно существующая отдельно от лица.

«Души меня».

Я сжимаю руки вокруг тонкой шеи – и разносится первый удовлетворенный вздох.

Так мы познакомились с мадам Шимицу. Она сняла меня. На улице, в самом гейском квартале Берлина. Она привела меня в «Туннель», безустанно маня за собой, как лукавый черт. И попросила удовлетворить ее самым странным способом. Глядя на то, как она задыхается под моими руками, я осознала, что сейчас могу сделать все. Сжать сильнее – и она умрет. Разжать пальцы – и ее закатившиеся зрачки вернутся в нормальное положение.

Я могу все.

Но внезапно она резко перехватывает мое запястье, и, как по команде, я опускаю ладони.

«Хватит. Молодец, Санда. Мне понравилось».

Я тяжело дышу, глядя на ее растрепанные волосы и эйфорическую улыбку. Мне тоже понравилось душить. Я поняла, что могу пережать ее жизнь в любой момент. Дивное ощущение.

«Кто ты?» – с любопытством спрашивает она.

Не хочу говорить, но слова вытекают сами. Неукротимая рвота, ее новое проявление. Чем больше я рассказываю, тем острее становятся ее черты, а улыбка обретает хищнический оттенок. Я выложила все про Поприкань, Эдлеров, Родику, Даду.

Женщина с золотыми веками наклоняется и тихо говорит:

«Больше не бойся. Никто тебя не найдет. Я спрячу».

Кивок и молчание. Что еще добавить?

Шимицу нашла мне жилье, позаботилась о безопасности, сделала своей правой рукой. И даже устроила так, чтобы Крупке знал, куда отправлять свои бесполезные отчеты о Родике, хотя об этом я ее никогда не просила.

Я выполняла все, что она скажет, не задавая вопросов о том, хорошо это или плохо. После пожара эти понятия перестали существовать для меня. Наконец перестала бояться улиц, хотя по привычке занавешивала окна. Со временем она выявила мой специфический талант – находить общий язык с детьми.

Дада был тараканом по сравнению с ней. Она прижучила его и всех его попрошаек. Рядом с «Туннелем» другие преступные группировки превращались в детские песочницы.

В этом мире, скрытом от глаз обычных людей, я получила иммунитет, а со временем даже некоторую власть.

Мы больше никогда не делали того, с чего началось наше знакомство. Потому что в тот момент я имела над ней полный контроль. В глубине души я знала, где ее слабое место.

Мадам Шимицу оказалась намного лучше Дады и никогда не обращалась со мной плохо. Я ухватилась за нее как за спасительную соломинку, но в своих снах почему-то видела только одно: как сжимаю пальцы на ее горле и держу. Держу, пока она не перестанет двигаться. Только так я могу избавиться от ее присутствия в моей голове.

Я понимала, что на самом деле она была такой же, как Дада, просто действовала умнее. Зло распознать легко, если сам уже давно являешься его частью.

Мариус

Патрулирование ничего не дало. Ночь выдалась тихой. Берлин, как обычно, перемигивался огнями, дурманил туристов и новоприбывших. Их легко удавалось вычислить по походке и взгляду, они еще не умели сопротивляться этому ритму внутри них и путали его со своим участившимся пульсом.

Мариус объездил весь Веддинг с парой патрульных, но никого не нашел. Оборотень снова превратился в мирного крестьянина. Луна больше не давала ответов.

Он остановился у станции «Зоосад», взяв себе в круглосуточном фастфуде кофе и клейкий бургер. Воспаленные глаза напряженно глядели сквозь прохожих, которые мялись по остановкам или сливали остатки алкогольной рвоты в ближайшие урны.

«Где же ты… где же вы оба…» – думал Мариус, не вполне осознавая, спит или бодрствует.

В четыре часа он поехал домой, но поставил будильник на восемь утра. Крупицы сна ощущались как украденные. В эти несколько часов ему снилась румынская девочка с матовыми, темными глазами, и он почти слышал ее перепархивающий, осторожный шаг. Санда ходила по кромке его сознания, а вдоль ее облика обозначился тонкий разлом. Одна часть личности – взрослая, хладнокровная, бездушная; другая – все еще ребенок с глазами напуганного волчонка.

«Если найдешь меня, узнаешь ответы на все свои вопросы. Я тебя к ним приведу. Я ключ», – безмолвно говорил ее взгляд.

Ему казалось, она его о чем-то просит. Но просьбу ее разгадать пока не удавалось.

Трель будильника вернула его назад в реальность, а мир сновидений дрогнул и распался.

С тяжелой головой он поехал в бюро и довольно легко отыскал Даду. Сутенер и наркоторговец: по крайней мере, по этим статьям его посадили в Тегель[24] еще три года назад. По происхождению черт знает кто, но раз цыгане считают его своим, это многое объясняет. Говорит на десяти языках.

Мариус сделал пару коротких звонков и пробил пропуск на свидание с заключенным. Благодаря знакомым удалось организовать без лишней бюрократии. Пока это не был официальный допрос. Все, что Мариус узнал, он пока продолжал таскать в себе.

Их оставили в отдельном кабинете, на заднем плане болтались два охранника. Дада был невысокого роста, но крепкого телосложения. Пальцы увивали узоры татуировок, часть их выглядывала из ворота рубашки. На голове образовалась проплешина. В глазах подобно волчку крутился живой интерес.

– Ионеску, – сухо представился Мариус, – прошу вас сесть.

Диктофон уже был включен.

– Такая честь принимать вас в гостях, – с тонкой, но внятно уловимой насмешкой произнес Дада, беспрестанно ухмыляясь. Было заметно, что эта складка в правом уголке губ уже не разглаживается. – Чем могу быть полезен?

Мариус быстро извлек из папки фото Санды и положил между ними на стол.

– Мне нужна информация о ней. Эта девочка была в вашем лагере.

Медленно Дада взял фото в руки и изучал его некоторое время в молчании. Мариус следил за его глазами. В них за пару секунд пронеслась некая история, но вслух тот сказал только одно:

– Санда.

– Верно. Что между вами произошло и куда она ушла?

Дада поднял на него свои странные глаза, похожие на капли бензина. Мариус хранил нейтральное выражение лица и спокойно отражал взгляд.

Не переставая ухмыляться, Дада пробормотал что-то на смеси румынского и цыганского.

– Прошу вас говорить на немецком. Вы владеете этим языком, – сухо заявил Мариус, не отводя от него давящего взора.

На Даду это не произвело впечатления. Похоже, тот уже все перевидал. Он устало повел толстой шеей и снова уставился на Мариуса.

– Служишь одним господам, а за помощью – к другим. Всю мою жизнь