и Ларионов, священник Иоанн Поборский. Изготовлялось новое платье людям второго посла[300]. Взяты были деньги и к самому царю: «мая 13 взято на Ост-Индской двор 100 золотых, отнес подьячий Никифор Иванов. Принял те золотые Александр Меншиков»[301]. И того же числа «взято к валентером пара соболей в 13 рублев, пара в 8 рублев, принял Александр Меншиков»[302]. Меншиков перехватил еще у Ф. А. Головина 14 мая во время посещения Головина царем 5 золотых, чтобы отдать их при осмотре каких-то достопримечательностей, как об этом читаем в расходной книге Ф. А. Головина, заведенной им при поездке в Англию: «взял Александр Меншиков 5 золотых, в пребытие великого государя у меня, на дачу, где смотрели всяких вещей»[303]. Закупались в дорогу съестные припасы и разные необходимые вещи: куплено про второго и третьего великих и полномочных послов в дорогу запасов: окороков ветчинных, сыров, языков, «масла галанского» на 40 ефимков; «куплено про третьего великого посла в дорогу четыре фляши водки, дано три ефимка»; куплено полстопы бумаги почтовой «для нужных почтовых писем» на ефимок; куплено «свеч сальных на дорогу про послов, и про всех людей на ефимок»[304]. Произведена была уплата по счетам в гостиницах, где стояли послы. «Дворнице (т. е. хозяйке отеля „Дулен“, где жили Ф. А. Головин и П. Б. Возницын, Аммеренсе Бейт Шпойхе) за торф, и за дрова, и за ломаные стулы, и скляницы, и за вино, и за табак, и за трубки, и за иные вещи, которые иманы про второго и третьего послов и за изломанные скамьи; и работницам двум девкам за работу, что во время жития их, посольского, в Амстердаме мели и чистили и служили; всего 374 ефимка»[305]. При самом отъезде хозяйке и прислуге были выданы «чаевые», как бы мы теперь сказали, деньги: «Того ж мая 15 числа дано посолского двора, Дулы зо-вомого, дворнице за постоялое, что послы стояли на дворе, от второго посла хозяйке 20 ефимков; сестре ее, девке, 12 ефимков; двум девкам служащим по 3 ефимка девке, да работнику Яганку 3 ефимка ж. От третьего посла хозяйке 10 ефимков; сестре ее 8 ефимков; работницам двум девкам да мужику работнику по 2 ефимка человеку»[306].

14 мая явились к послам с прощальным визитом амстердамские бургомистры четыре человека, в том числе Витзен и пенсионарий Гейнсиус. Петр, надо полагать, присутствовал при этом визите. Свидание началось с взаимных любезностей. Бургомистры, прощаясь, извинялись и просили послов не гневаться, если им в чем «довольства не учинено», и при этом подали послам просительные статьи о льготах для торгующих в России голландцев. Послы благодарствовали за «всякое в бытность их в Амстердаме к ним почитание и за обещание достойного отпуску». Приняв статьи, послы сказали, что прикажут их перевести и, «выразумев», дадут ответ. После такого любезного вступления послы пригласили бургомистров сесть, и разговор, неожиданно для бургомистров, принял совершенно иной оборот, вероятно, по инициативе Петра. В упреках послов сказалась вся горечь, вызванная полученными и документально подтвержденными сведениями об участии Штатов в посредничестве между цесарем и турками и все раздражение на двуличный образ действия Штатов, на словах торжественно заявлявших послам, что желают царю победы над турками, а на деле тайно выступавших с посредничеством. Послы начали с того, что им из документов, присланных Никитиным, стало известно, что турецкий султан ведет с цесарем мирные переговоры, и в этих переговорах взяли на себя посредничество король Английский и Голландские Штаты. Указав далее, что в их руках находятся копии с грамоты цесаря к государю с известием о переговорах, а также с грамот к цесарю английского короля и Голландских Штатов с предложением посредничества, послы задали бургомистрам вопрос: «Давно ли то посредство с аглинской и с их стороны и миротворение у турка с цесарским величеством началось?» Бургомистры, застигнутые врасплох таким оборотом разговора, ответили, что того они не ведали, что послы будут спрашивать их о делах; если б знали, взяли бы своего переводчика, через которого им удобнее было бы обо всем дать ответ. Однако они заявляют, «что о том миротворении у турка с цесарем, которое чинится посредством аглинского короля чрез посла его деПажета, слышали они из курантов, а от Стат такова посредства и посылки никакой к цесарю они не знают». Это была уже слишком несообразная увертка, и послам нетрудно было изобличить голландцев, сославшись на документы: «объявляют они, бурмистры, — ту ведомость будто слышали из курантов, отговариваясь, не хотя им подлинно объявить, и та ведомость явна не по курантам, но по тому, что писали господа Статы грамоту свою к цесарскому величеству Римскому, приводя его с турком к миротворению». Послы указали и дату грамоты — 31 марта, в то самое время, когда они, послы, были в Амстердаме и заняты были приготовлениями против того неприятеля, в чем и заключалось их посольское дело. На приеме они, Штаты, послам заявили, что «всегда его царскому величеству всякого добра и победы на того неприятеля желают и всякую услужность чинить будут; а по делу явилось не так». Штаты скрыли то дело, которое наиболее важно было для его царского величества, «и в том явное недоброхотство показали». Они, послы, говорят им, бурмистрам, о том не для того, «чтоб с ними, бурмистрами, в вящее дело вступить, но объявляя им их, Стат, в том деле недоброхотство к царскому величеству». Прижатые к стене бургомистры вновь стали уверять, что им о посредничестве Штатов и о посылке грамоты к цесарю не было известно: «с подтверждением сказали, что они от Статов такова посредства и посылки грамоты к цесарю не знают, разве де то учинено без них». Это была явная и неловкая ложь: Витзен и пенсионарий не могли не знать такого важного события во внешней политике Голландии. «И, простясь с послы, пошли», — сухо заключает «Статейный список» изложение этой последней столь недружелюбной беседы послов с амстердамскими бургомистрами[307].

Врученное бургомистрами послам прошение о льготах для голландских торговцев в России заключало в себе статьи о сохранении их древних вольностей, об освобождении их кораблей, палат, амбаров и контор от осмотра, о подсудности их только Посольскому приказу, об установлении определенного времени для торговли у Архангельского города, начиная с весны «при растаянии рек» и кончая 10 сентября, с тем чтобы в остальное время года торговля там была запрещена и таможенные книги были бы заключены. Далее бургомистры ходатайствовали о разрешении голландцам вести транзитную торговлю через Россию с персами, индийцами и другими восточными народами с