не слишком заботился о здоровье, то теперь полностью восполнил это долгими мучениями. Он тщательно документировал симптомы, а изменения зрения описал так подробно, как до него еще не делал никто. Когда сформировался сильный блефароптоз[7], доктор придерживал веки одной рукой, а другой писал. А когда нарушения координации уже не позволили писать самостоятельно, диктовал сиделке. Вот так на алтаре науки, в возрасте сорока пяти лет скончался доктор Джеймс Уокер. Бедный старина Уокер увлекался экспериментальной хирургией и совершил прорывы в нескольких областях. Между нами говоря, кое в каких областях позже были и другие прорывы, но на момент операции он делал для них лучшее из возможного. Вы ведь знакомы с Макнамарой, не так ли? Парень всегда носит длинные волосы и делает вид, будто это следствие артистической натуры. На самом же деле он потерял одно ухо, причем отрезал его именно Джеймс Уокер. Только не говорите Маку, что узнали об этом от меня.

Дело было так. Уокер интересовался portio dura — двигательными мышцами лица — и полагал, что паралич в данной области наступает в результате нарушения кровоснабжения. Так вот, по его мнению, восстановить кровоснабжение можно было, уравновесив недостаток какой-то другой потерей. В это время у нас в больнице лечился больной с очень тяжелым случаем паралича Белла, и мы испробовали все известные науке способы лечения: мушки, пиявки, тонизирующие средства, растяжение нервов, уколы, гальванотерапию. Увы, безрезультатно. И вот наконец Уокеру пришло в голову, что если отрезать больному ухо, то поступление крови в эту область усилится. Убежденный в собственной гениальности, доктор очень быстро добился от пациента согласия на операцию.

Работали мы ночью. Уокер, конечно, чувствовал, что ставит эксперимент, и не хотел огласки в том случае, если не достигнет безусловного успеха.

В операционной нас собралось шестеро, включая Макнамару и меня. В центре маленькой комнаты стоял узкий стол с подушкой, защищенной прорезиненной тканью, и спускающимся до самого пола покрывалом. Из освещения была только пара свечей, стоявших на столике сбоку от изголовья. Вошел пациент, одна половина лица которого выглядела гладкой, как у ребенка, а другая была искажена страхом. Он лег на стол, и его лицо накрыли пропитанным хлороформом полотенцем. Тем временем в тусклом мерцании свечей Уокер вставлял нитки в иголки. Хлороформист стоял у изголовья, а Макнамару поставили сбоку, чтобы контролировать состояние пациента. Остальные приготовились ассистировать.

Примерно в середине операции у пациента случился судорожный припадок, один из тех, что бывают в полубессознательном состоянии. Он дергался, метался, размахивал руками. Маленький стол, на котором стояли свечи, опрокинулся, и все мы очутились в полной темноте. Нетрудно представить, какая поднялась паника: кто-то бросился поднимать стол и свечи, кто-то начал искать спички, а кто-то попытался удержать дергающегося пациента. В итоге двум санитарам удалось его обездвижить, затем снова подали хлороформ, и к тому времени, когда снова зажгли свечи, истошные крики сменились богатырским храпом. До конца операции голова пациента оставалась повернутой набок, а лицо было накрыто полотенцем. Наконец полотенце убрали. Представьте наше изумление, когда перед нами предстало лицо Макнамары.

Как это произошло? Достаточно просто. Когда свечи опрокинулись и погасли, хлороформист на миг отвлекся, чтобы их поднять. В темноте пациент упал и закатился под стол. Бедняга Макнамара так сильно пытался его удержать, что перевалился через него. Хлороформист же поспешил накрыть полотенцем с хлороформом лицо первого, кого в темноте нащупал под столом. Все остальные удерживали несчастного, причем чем активнее он отбивался, тем больше хлороформа вдыхал. Впоследствии Уокер повел себя очень благородно, заплатил серьезную компенсацию и даже предложил пришить новое пластмассовое ухо — краше прежнего. Однако Макнамаре и без того хватило экспериментов. Что же касается настоящего пациента, мы обнаружили его мирно спящим под столом: свисающее до пола покрывало надежно скрывало его. На следующий день Уокер поместил ухо в банку с этиловым спиртом и отослал Макнамаре, однако жена страшно рассердилась и с тех пор относилась к доктору крайне враждебно.

Кое-кто утверждает, что чем чаще сталкиваешься с человеческой натурой и чем ближе ее узнаешь, тем хуже думаешь о людях. Вряд ли те, кто обладает поистине богатым жизненным опытом, согласятся с этой теорией. Лично я решительно возражаю. Воспитанный на суровой теологической догме о низменной природе человека, после тридцати лет теснейшего общения со смертными я по-прежнему глубоко их уважаю. Как правило, зло лежит на поверхности, а доброе начало скрывается в глубинных пластах души. Сотни раз мне приходилось видеть людей, приговоренных к смерти столь же внезапно, как несчастный Уокер. Порою жестокая судьба обрекает свои жертвы на слепоту и другие тяжкие увечья, что еще страшнее смерти. Почти все мужчины и женщины с честью держат удар, а некоторые проявляют такую самозабвенную заботу о ближайших родственниках и о том, как на тех отразится тяжелое испытание, что и праздный гуляка, и фривольно одетая особа сразу превращаются в ангелов. Мне довелось видеть умирающих всех возрастов, как глубоко верующих, так и отрицающих религию. И никто из них не испугался, кроме одного-единственного чересчур впечатлительного молодого человека, который провел свою безупречную жизнь в строжайшей религиозной общине. Конечно, измученный болезнью человек уже не боится смерти, и это могут подтвердить все, кто во время приступа морской болезни узнавал о том, что корабль идет ко дну. Вот почему отсутствие страха перед увечьем я ставлю выше мужества принятия смерти после тяжелой болезни.

Теперь расскажу о случае, который встретился в моей практике буквально в прошлую среду. Ко мне на прием пришла леди, жена известного баронета, светского льва. Муж ее сопровождал, однако по просьбе супруги остался в приемной. Не стану вдаваться в подробности. Скажу только, что у пациентки обнаружилась высокозлокачественная форма рака.

«Так и знала, — вздохнула она. — Сколько мне осталось жить?»

«Боюсь, что уже через несколько месяцев ваши силы окончательно иссякнут», — ответил я.

«Бедный Джек! — воскликнула леди. — Скажу ему, что не нашли ничего опасного».

«Но зачем же обманывать?» — удивился я.

«Видите ли, муж глубоко переживает, и сейчас наверняка сгорает от волнения. А сегодня ждет к обеду двух близких друзей, не хочется испортить джентльменам вечер. Узнать правду можно и завтра».

Отважная женщина ушла, а спустя минуту в кабинет ворвался муж, чье крупное красное лицо светилось счастьем, и бросился пожимать мне руку. Конечно, из уважения к пациентке я не стал его разубеждать. Осмелюсь предположить, что этот вечер стал одним из самых ярких в жизни баронета, а вот следующее утро оказалось самым мрачным.

Удивительно, насколько смело и бодро женщины встречают смертельный удар. У