кабинета, чтобы погрузиться в чтение клинических записок Вирхова и в медицинские журналы.

Познание оставалось его страстью, так что нередко поражающая сельских врачей лень просто не имела шанса его настигнуть. Амбиции заставляли доктора из Хойланда поддерживать профессиональный кругозор в таком же свежем и блестящем состоянии, в каком тот находился в момент окончания университета. Доктор Рипли гордился способностью мгновенно перечислить семь ответвлений какой-нибудь малоизвестной артерии или назвать точный процентный состав любого физиологического раствора. После долгого трудового дня мистер Рипли полночи упражнялся в иридэктомии и других офтальмологических операциях, макетами ему служили овечьи глаза, присылаемые деревенским мясником, — к глубокому ужасу экономки, которой следующим утром приходилось наводить порядок в кабинете. Любовь к работе служила единственной фанатичной стороной его сухой педантичной натуры.

Неутомимое стремление к совершенству заслуживало тем больше уважения, что конкуренция полностью отсутствовала, а значит, отсутствовала и необходимость в постоянных научных занятиях. За семь лет практики в Хойланде доктору Рипли попытались составить конкуренцию лишь три соперника: двое в самой деревне, а один в соседнем Нижнем Хойланде. Один из них заболел и умер, оставшись сам себе единственным пациентом в течение полутора лет сельской практики. Второй купил четвертую долю практики в Бейзингстоке и благородно удалился, а третий конкурент бесследно исчез темной сентябрьской ночью, оставив после себя пустой разоренный дом и неоплаченный счет за лекарства. С тех пор вся округа поступила в монопольное владение доктора Рипли и больше никто не осмеливался мериться силами с уважаемым специалистом.

Каково же было его удивление и любопытство, когда однажды утром, проезжая по улице Нижнего Хойланда, он заметил, что пустовавший после отъезда конкурента новый дом в конце деревни снова занят, а на заборе, возле выходящих на дорогу ворот, гордо поблескивает медная табличка. Мистер Рипли остановил гнедую кобылу стоимостью в пятьдесят гиней и вгляделся. Аккуратная мелкая надпись гласила: «Верриндер Смит, доктор медицины». Предыдущий обитатель сообщал о себе буквами размером в полфута, освещенными фонарем, более достойным пожарной каланчи. Доктор Джеймс Рипли сразу заметил разницу и сделал вывод, что новый обитатель непрост и способен составить более серьезную конкуренцию. Вечером подозрения в полной мере подтвердились текстом объемного параграфа в новейшем медицинском справочнике, который сообщал, что доктор Верриндер Смит обладает несколькими дипломами, с отличием окончил медицинские факультеты в Эдинбурге, Париже, Берлине и Вене и был награжден золотой медалью и стипендией Ли Хопкинса за оригинальные научные исследования в сфере глубокого изучения функций вентральных корешков спинномозговых нервов. Прочитав характеристику нового соперника, доктор Рипли озадаченно запустил пальцы в редкие волосы. С какой стати столь блестящий человек открыл практику в маленькой деревушке графства Гэмпшир?

Впрочем, он тут же сам нашел ответ: наверняка доктор Верриндер Смит обосновался по соседству, чтобы спокойно, в мире и уединении, предаться научным изысканиям, а медная табличка служила скорее адресом, чем приглашением для пациентов. Объяснение казалось весьма логичным и правдивым, а присутствие столь блестящего коллеги должно было способствовать научному развитию самого доктора Рипли. Ведь он всегда мечтал о близости родственного ума, о стальном кресале, о которое можно было бы высекать искры собственным кремнем. Наконец судьба подарила ему желанного собеседника, и он искренне обрадовался.

Радость подвигла доктора Рипли на совершенно нетипичный шаг. Дело в том, что в медицинском сообществе заведено, что вновь прибывший специалист наносит визит вежливости местному коллеге, и этикет соблюдается очень строго. Как правило, доктор Рипли педантично придерживался общепринятых правил, но на следующий день изменил обычаю и намеренно отправился с визитом к доктору Верриндеру Смиту, полагая, что инициатива станет не только благородным и великодушным поступком, но и удачной прелюдией к будущим близким отношениям с коллегой и соседом.

Дом выглядел элегантным и хорошо обставленным, а миловидная горничная тут же проводила посетителя в аккуратную приемную. Проходя по холлу, мистер Рипли заметил два-три зонта от солнца и широкополую дамскую шляпу. Жаль, что новый доктор женат: значит, у него другой распорядок дня и вряд ли удастся проводить долгие вечера в глубоких научных беседах. С другой стороны, в приемной многое порадовало. Первым делом внимание привлекли сложные инструменты, более характерные для больниц, чем для практикующих частным образом врачей. На столе стоял сфигмограф, а в углу виднелся какой-то похожий на газометр прибор, назначения и принципа действия которого доктор Рипли не знал. Книжный шкаф заполняли увесистые тома на французском и немецком языках, большей частью в мягких обложках различных оттенков — от бледно-серого до ярко-оранжевого, как желток утиного яйца. Доктор с интересом погрузился в чтение названий, но вскоре его отвлек звук открываемой двери. Повернувшись, он увидел перед собой миниатюрную женщину, чье некрасивое бледное лицо привлекало внимание лишь проницательными и в то же время веселыми глазами — не то голубыми, не то зелеными. В левой руке она держала пенсне, а в правой — визитную карточку посетителя.

— Здравствуйте, доктор Рипли, — поприветствовала хозяйка.

— Здравствуйте, мадам, — ответил он. — Наверное, вашего супруга нет дома?

— Я не замужем, — просто ответила леди.

— О, прошу прощения! Я имел в виду доктора… доктора Верриндера Смита.

— Я и есть доктор Верриндер Смит.

От удивления доктор Рипли выронил шляпу и забыл поднять.

— Что? — воскликнул он изумленно. — Лауреат премии Ли Хопкинса — это вы?

Прежде ему ни разу не доводилось видеть коллег в женском обличье, а потому консервативная душа бурно восстала против самой идеи. Он не помнил ни единого библейского завета о том, что мужчина должен всегда оставаться врачом, а женщине надлежит исполнять при нем обязанности медсестры, и все же чувствовал, что свершилось святотатство. Лицо слишком откровенно отразило переживания.

— Сожалею, что разочаровала, — сухо проговорила леди.

— Определенно удивили, — ответил доктор Рипли, — наклоняясь и поднимая шляпу.

— Значит, вы не принадлежите к числу наших сторонников?

— Не могу утверждать, что дамское движение пользуется моим одобрением.

— Почему же?

— Я бы предпочел это не обсуждать.

— Уверена, что вы ответите на вопрос дамы.

— Узурпируя положение противоположного пола, леди рискуют утратить свои привилегии. Нельзя обладать и тем и другим.

— Но почему женщина не может зарабатывать на хлеб собственным умом?

Спокойная манера, в которой проходил перекрестный допрос, вызвала раздражение доктора Рипли.

— Предпочел бы не вступать в дискуссию, мисс Смит.

— Доктор Смит, — поправила собеседница.

— Хорошо, пусть будет доктор Смит! Но если настаиваете на ответе, то должен сказать, что не считаю медицину подходящей для женщин профессией и имею личные возражения против мужеподобных дам.

Высказывание прозвучало чрезвычайно грубо, и он тут же устыдился собственной несдержанности. Однако леди всего лишь подняла брови и снисходительно улыбнулась.

— Кажется, напрашиваетесь на следующий вопрос, — заметила она. —